Гора Орлиная

В конце июля из-под валов блюминга вышел первый броневой лист. Так родилась на Урале броня. А стан пришел в Кремнегорск только в начале зимы. К этому времени были выплавлены тысячи тонн специальной стали, прокатано немало броневых листов. Но, чтобы начать выпуск танков, предстояло построить цеховые корпуса, установить оборудование… С радостью принял Нечаев донесение о том, что, не дожидаясь, пока будет окончательно оборудована линия главного конвейера, рабочие приступили к сборке отдельных узлов танков прямо под открытым небом, тотчас же побежал туда и увидел, как сварщики рубили броню. «Родина вас не забудет!» — хотел он сказать, но вместо этого пробормотал что-то невнятное, отвернулся к костру, будто хотел погреть руки, и побежал на участок Николая Леонова — торопить строителей… Но вот и цехи готовы. Только что приехал из Москвы главный конструктор. Он ездил на выставку трофейного оружия — посмотреть немецкие танки, поговорить с бойцами. За время разгрома вражеских полчищ под Москвой танкисты накопили боевой опыт. Надо было учесть их советы. Но главное состояло в том, чтобы как можно скорее создать технологию военного времени, так усовершенствовать ее, такие сконструировать приспособления, чтобы оставшийся в тылу рабочий мог заменить своего товарища, ушедшего на фронт. Технологи работали над сокращением маршрута обрабатываемой детали. Она должна была поскорее попасть к месту монтажа. А деталь была не одна. Их были тысячи. И требовались они непрерывно. Требовал детали начальник цеха, требовал мастер, требовал крупно написанный, так и бросавшийся в глаза плакат: «Все для фронта!» Но рабочий не всегда справлялся с заданием, не все было в его силах. Механический цех давал на главный конвейер деталей столько, сколько поковок давала кузница. А поковки зависели от литья.

Первый танк был выпущен накануне нового, сорок второго года. Этим событием завод как бы отметил окончательный провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.

Не забыть этого дня… Накануне в цехе разносилось непрерывное гудение поставленного на проверку мотора. Сперва оно подавляло. Но вскоре к нему привыкли, как привыкают к ритму работы. А под утро люди впервые услышали этот гул — движение жизни — в только что собранном и за минуту до того мертвом танке. Николай Леонов, руководивший монтажом главных узлов, наконец-то почувствовал, что он работает для фронта.

После речей и поцелуев, после музыки и громогласных «ура» первый уральский танк ранним декабрьским утром ушел на обкатку.

Он вылетел из ворот цеха мощный, ослепительно-красивый (или это только так показалось Николаю?), в клубах снежной искристой пыли, поднимавшейся из-под его гремящих гусениц, и, победно сверкая на солнце, напористо пересек заводский двор.

Рабочие, обсыпанные снегом, махали шапками, рукавицами, кричали «ура!»

— Оце дило! — проговорил Вернигора, стоявший рядом с Николаем. — Геббельс уже давно разбомбил в своих сводках наш завод. А он живет и начинает посылать горячие гостинцы Гитлеру.

— Пусть живет на уральской земле! — подхватил Алексей Петрович. — Земля у нас добрая…

Танк, взрывая снег, сделал резкий поворот и скрылся за углом соседнего корпуса.

А люди все еще стояли у ворот цеха, улыбаясь и стряхивая с себя снежную пыль, и желали своему первенцу счастливой боевой судьбы.

— Двух месяцев не прошло, — сказал Нечаев парторгу, — как начало прибывать оборудование, а первый танк уже готов.

— Да, теперь об этом можно говорить, — согласился Кузнецов и подмигнул. — А если бы стали ждать, когда придет броневой стан, не было бы еще сегодня этих проводов.

— Ладно, — сказал Нечаев, — ничего портить праздника. Ошибки свои учтем…

Торжество кончилось. Первый танк вынесли, что называется, на руках. Теперь уже мало было только порыва. Требовались ритмичность и быстрота в повседневном тяжелом деле. Перед сборщиками, перед командирами смен, перед начальником цеха Громовым встали новые трудности.

Кроме деталей, которые изготовлялись на заводе, рядом со сборкой — в механическом, в кузнечном, в литейном — были еще детали, делавшиеся на других заводах Урала. Они поступали с перебоями, задерживались в пути. Это вносило тревогу и суету. Цех превратился в поле боя, на котором нельзя было понять, где чужие, а где свои. Вдоль поточной линии, на всех ее узлах, возникали трудности. Стояли одна за другой машины в ожидании какой-либо детали. А деталь эта медленно двигалась на завод, иногда не просто деталь, а душа танка…

Николай ходил вдоль линии главного конвейера, и в его воспаленных от бессонницы глазах плыли оранжевые круги, и в шуме головокружения мерещились поезда с деталями. Поезда эти двигались очень медленно, их заносило снегом, их обстреливали пулеметным огнем, их задерживали на каждой станции нерадивые железнодорожники, — так казалось ему. Он встряхивал головой, наваждение исчезало.

Кто-то тронул его за руку, сказал знакомым голосом:

— А деталей-то нет. Вот бы, как прежде было, в газетку написать… помнишь, комсомольский пост на блюминге?

Кто это? Ах, да, — Смышляев, старый знакомый…