Гора Орлиная

Черная, должно быть балованная, собачонка прыгнула на кровать. Старик незлобиво прогнал ее.

— У вас теплее, а у нас милее, — сказал он и неожиданно проговорил: — Людям не гожусь — дома належусь! — Видя, что Алеша ничего не понял и слушает с удивлением эти складные речи, Федотыч добавил: — Не суди зимой сватью по летнему платью.

Улыбнувшись, он стал расспрашивать Алешу, как ему работается, похвалил за желание понять железо, порадовался успехам. А когда Алеша пожаловался, что настоящему делу он пока не обучается, а делает все, что заставят, Федотыч наставительно произнес:

— Не видное ремесло, а славу принесло. Про тебя в заводе хорошо говорят.

Алеше стало отчего-то неловко, он осторожно погладил собаку, спросил:

— А вы с ними на охоту не ходите? Господского охотника знаете?

Старик нахмурился.

— У твоего охотника дым густой, да ягдташ пустой!

Набравшись храбрости, Алеша спросил:

— А что вы пишете, дедушка?

— Мало ли! — ворчливо ответил старик, встал, неторопливо свернул шуршащую бумагу в трубку и спрятал за валенок. — Это дело понимать надо.

— А я пойму.

— Понять и дурак поймет, да что скажет? Ты ко мне зачем пришел?

— Мамка велела спасибо сказать.

— Ишь ты! — Глаза старика потеплели. — Спасибо — значит, ко мне. А я думал — за дровами… Дрова — это к Дарье… к Дарье… А ежели спасибо — ко мне. — Старик погладил подольстившуюся к нему собачонку и сказал: — Что, спрашиваешь, пишу? Вот, значит, слушай… Милка! — прикрикнул он на разыгравшуюся дворняжку. — На место!

Милка спрыгнула с кровати и легла у ног хозяина.

Старик закрыл глаза, наклонился и некоторое время сидел молча, не двигаясь, потом неожиданно певуче заговорил:

Едет богатырь выше леса стоячего,
Головой доставая до облака ходячего.
Едет Святогор, молодец пригожий,
И встречается ему человек прохожий.
Припустил богатырь добра коня своего,
А никак не может догнать его.
А идет ведь прохожий едва-едва.
И сказал богатырь таковы слова:
— Почему, прохожий, ответь ты мне,
Не догнать мне тебя на добром коне? —
И прохожий, услышав такую речь,
Остановился, снял сумочку с плеч,
Положил на траву, присел на бугор.
— А что в твоей сумочке? — спросил Святогор.
Ответил прохожий: — Что так пытаешь?
Подними, если хочешь, тогда и узнаешь.
Спешился Святогор, богатырь лихой,
Захватил он сумочку одной рукой
И не мог ворохнуть, будто б это камень.
Стал вздымать он сумочку обема руками.
Не мог поднять и на этот раз —
От натуги по колена в землю угряз.
И сказал Святогор: — Не могу поднять.
У кого бы мне силушки подзанять?
Что там накладено — прямо не знаю…
— У меня в котомке тяга земная!
— Да кто ж ты есть и как тебя звать?
Как по имени звать, по батюшке величать? —
И сказал прохожий, низко кланяясь:
— А зовут меня Микула Селянинович.
Русский мужик, солнца свет в очах,
Всю-то землюшку держит он на своих плечах,
Всю работушку огненную и прочую, —
Никто не пересилит силу рабочую!

Последние слова старик почти выкрикнул.

— Понял? — спросил, он, помолчав. — Ежели понял — добро! Расти большой… Как звать-то тебя?

— Алеша.

— Алеша? Ну, значит, богатырем будешь!

Вечером, дома, Алеша пересказал стариковскую сказку. Она получилась не такой складной, но интересно было повторять ее у горящей печи и смотреть, как в чугунке закипает картошка. В избе было тепло, а мамка все равно болела.

Но вот и зима прошла.

А весною родилась у них в избе девочка.

О мамке говорили худо. Но добрым людям казалось, что если бы дядя Кузьма не послушал мамку, да не стал бы жениться на Лушке, да принес бы свой зеленый сундучок к ним в избу, да стал бы с ними жить — места бы всем хватило! — то никакой беды не случилось бы.

Девочку назвали Сашей, и она росла. Мать оставляла ее дома одну. А чтобы не натворила чего, привязывала жгутом к столу. Уревется бедная девчонка, пока дождется матери или братишки. Есть было почти нечего: репа, брюква да картошка с квасом. По ягоды ходить, по грибы не оставалось времени.