Гора в море

Одна из величайших трагедий науки – это ее все большее усложнение, которое превратило большинство ученых всего лишь в лаборантов, загнала их в туннели узких специализаций. Чем дальше ученый углубляется в шахту знания, тем хуже он видит мир, частью которого является это знание.

Я никогда не хотела становиться специалистом: я хотела быть ученым в героическом смысле этого слова, приносить в мир новое. С самого начала я стремилась к величию.

Доктор Арнкатла Минервудоттир-Чан, «Строительство разумов»

48

ОНА ЛЕЖАЛА НА БЕРЕГУ ПОД ОДНИМ ИЗ ВОЛНОЛОМОВ, у подножия каменной стены, среди острых камней, торчащих из песка на этом размытом крае залива. Ее лицо было исполосовано десятками порезов. Руки со шрамами покрывали свежие раны.

Она казалась смятой, бессмысленной – как нечто, никогда не жившее.

– Не понимаю, – сказала Ха. – Мне казалось, то нападение было просто предостережением. Зачем они это сделали? Почему ее убили?

То и дело начинал лить дождь, полосы туч осыпали их каплями, которые шипели на песке, впитывавшем их вместе с кровью доктора Минервудоттир-Чан.

Алтанцэцэг закуталась в черный дождевик и снова надела шлем с визором, проецировавшим ей сразу несколько экранов.

– У меня здесь небольшая камера. – Алтанцэцэг указала на стену. – Пассивный сбор. Имитирует мидию. Так, просмотр записи… вижу… Она закончила пробежку. Просто шла по берегу. Собирала раковины.

Эврим наклонился над телом.

Он потерял родителя. Единственного родителя. И да – вокруг тела были рассыпаны раковины – спиральные, заостренные, полосатые. Ни одна не казалась какой-то особенной. Просто раковины.

– Коллекционирование раковин было одним из ее немногих хобби, – сказал Эврим. – Оно у нас было общее. Помогало думать.

Алтанцэцэг взмахнула рукой.

– Она стояла у основания волнолома, и в этот момент из воды появились несколько осьминогов. Она их не заметила. Двое из них… – Алтанцэцэг замолчала, чуть дернула пальцем, заново проигрывая что-то на одном из экранов. – На записи это еле видно. Заняло не больше трех-четырех секунд. Словно они прошли по ней, чуть взмахнув щупальцами. И двинулись дальше, вдоль волнолома. Она умерла очень быстро.

Как нечто само собой разумеющееся.

– Они… большинство из них, – проговорил Эврим, – нас не замечают. Мы для них ничто. Препятствие движению или нечто, чего следует избегать или прогнать. Источник красивых костей для письма. Ее убили просто потому, что она оказалась у них на дороге.

Эврим выпрямился и снял свое одеяние, укрыв доктора Минервудоттир-Чан этой погребальной пеленой.

– Но, возможно, теперь по крайней мере один из них заметил одного из нас. Певец видел вас, Ха. Может быть, теперь между нашими двумя племенами возникла связь. Между вами и Певцом. Это – начало. И, может, оно положит конец этому… безразличию друг к другу.

Может быть. Но похоже было, что Эврим уже пережил смерть своего единственного родителя. Он уже говорил о новых началах, когда на берегу лежал этот еще не захороненный труп. Ха так не могла. Она посмотрела на укрытое погребальной пеленой тело среди камней.

Эврим сказал правду. Арнкатла погибла ни за что – ее убили просто потому, что какой-то корабль попытался пробиться через границу. Ее убила гонка за прибылью какого-то рыболовецкого конгломерата. Ее жизнь оборвалась, потому что осьминогам было совершенно безразлично, будет она жить или умрет. Она погибла по той же причине, по какой гибнет запутавшийся в сетях и захлебнувшийся дельфин: просто поймавшие ее существа не позаботились о том, чтобы ее не убивать. Она ничего для них не значила.

Пора положить подобному безразличию конец.

И возможно, Эврим прав: Ха вспомнила подарок Певца и портрет, спроецированный на его мантии. Возможно, это безразличие уже заканчивается.

– Такой гений погиб!

– Нет, – заявил Эврим.

– Вы не можете отрицать ее гениальность, Эврим. Какой бы она ни была помимо этого.

– Я не отрицаю ее гениальности. Всего лишь хотел сказать… я состою из множества людей. Мой разум сплетен из множества разумов, большинство из них – лишь фрагменты. Однако моя центральная часть – это доктор Арнкатла Минервудоттир-Чан, какой она была в момент копирования ее коннектома за неделю до моего создания. Я – гораздо больше, чем просто она, но я также она целиком. И я о ней не скорблю. Она о таком и мечтала. – Эврим указал на погребальную пелену. – Она давно страдала от боли. Она была самым одиноким в мире существом – гораздо более одиноким, чем я. Ей уже очень давно хотелось оставить эту свою первую форму. С самого детства.