Горбачев и Ельцин как лидеры

Осень 1991 года обычно считается поворотным моментом в советской и российской истории. Это был звездный час Ельцина и начало этапа его политического господства. Уровень его харизматического авторитета поднялся до новых высот в августе 1991 года, и он воспользовался этим моментом, чтобы начать разработку всеобъемлющей программы по преодолению унаследованного им развала и для создания основ нового порядка. Нарастающий экономический кризис в стране, центробежные силы в республиках и дальнейшая дезинтеграция государственных институтов являлись косвенными факторами, которые привлекли внимание Ельцина, но пока не заставили его реагировать. Кроме того, организованные общественные и политические силы в России оказались бессильны заставить его реагировать так, как им того хотелось. Игроки на международной арене практически не повлияли на политический выбор Ельцина, но подействовали на его решения по экономической реформе. В целом осенью 1991 года у Ельцина были как никогда развязаны руки. Он имел возможность выбрать для себя опции реагирования на кризис. Соответственно, его личность и убеждения стали определяющими факторами его выбора. Его решение добиваться права на руководство посредством указов, его сопротивление созданию президентской политической партии и решение дистанцироваться от демократических сил – выбор, который ему никто не навязывал. Выбор этот отражал его личные предпочтения.

Решения Ельцина относительно экономической реформы были сформированы под влиянием более широкой комбинации сил и обстоятельств. Чтобы получить контроль над распадающейся экономикой, необходимо было что-то делать. Неолиберальные советники (как российские, так и иностранные) при поддержке международных финансовых институтов решительно настаивали на определенном курсе действий; российские экономисты предлагали в том числе и другие варианты. Восприимчивость Ельцина к советам неолибералов еще нуждается в объяснении.

Эта восприимчивость отражала его социализацию в советской системе и личностные качества, которые привели его к исполнению роли «штурмовика» в этой системе. Учитывая свидетельства его воспоминаний, а также тех, кто на него работал (см. главу седьмую), мы можем понять, почему Ельцину в то время импонировала «шоковая терапия». Его привлекла революционная стратегия по устранению препятствий на пути построения новой социально-экономической системы – стратегия, контрастировавшая с «полумерами», за которые он критиковал Горбачева. «Шоковая терапия» в восприятии Ельцина напоминала широкомасштабную кампанию по преобразованию общества – болезненное, но необходимое лекарство от летаргии для российских граждан; она напоминала культурную революцию. Требовалось, чтобы все граждане решились преодолеть свою леность; в противном случае им грозили суровые тяготы и лишения. Ставка была сделана на молодежь.

Эти предпочтения были чем-то большим, чем просто выражением личностных качеств Ельцина. Они были укоренены в марксистско-ленинской традиции – миссионерской, прогрессивной и оптимистичной. Сталин, Хрущев и Горбачев стремились преобразовать общество, видоизменив «человеческий фактор» (или реализовав его потенциал) и открыто обращаясь к молодому поколению. Они тоже начали общенациональную мобилизацию с целью построения не имеющего прецедентов общественного порядка. Действительно, Ельцин оправдывал свою экономическую революцию с помощью понятий, поразительно похожих на те, к которым прибегали его предшественники. По мнению Хэнсона, Ельцин подражал марксистско-ленинскому «преодолению исторических барьеров» [Hanson 1997], в этом конкретном и узком смысле не отличаясь от Сталина, Хрущева или Горбачева. Несмотря на то что Ельцин публично отрекался от марксизма-ленинизма, кое-что от этого образа мышления у него оставалось. «Строительство капитализма» при Ельцине отвергало социалистическое содержание, однако оно имитировало тот подход к «первоначальному накоплению капитала», который отличал как ранний капитализм, так и строительство социализма в СССР.