Горбачев и Ельцин как лидеры

Хотя организованные общественно-политические силы внутри России не вынуждали Ельцина принять именно эту экономическую стратегию, международное воздействие в реальности оказало серьезное влияние на сделанный им выбор. К косвенным международным влияниям можно отнести воцарившийся после окончания холодной войны дух времени, сопряженный с торжеством рыночной демократии и необычайной привлекательностью «западной цивилизации» как модели для подражания и спасения от краха. Такое косвенное влияние осуществлялось независимо от политики западных правительств и международных финансовых институтов; но свою роль сыграло также и прямое давление из-за границы. Финансы России были в ужасающем состоянии, и правительства западных стран обещали крупномасштабную помощь, если она примет догматы Международного валютного фонда. Следовательно, хотя Ельцин в силу своих личных качеств и своих убеждений был предрасположен к принятию революционной экономической стратегии, он также осознавал, что в этом направлении его подталкивают «кнут и пряник» из-за рубежа. Возможно, он чувствовал себя пленником обстоятельств. Другие политические деятели, включая Горбачева до него, не шли на уступки западным советникам. Вместо того чтобы рассматривать Ельцина как лидера, которого Запад заставил выполнять свои приказы, нам следует видеть в нем человека, личность и убеждения которого предрасположили его к согласию с доводами Запада. «Штурмовик» счел «шоковую терапию» подходящим лекарством от болезней своей страны[399].

Тем не менее начиная с весны 1992 года «штурмовик» стал сдавать назад. Социальные, экономические, психологические и международные издержки его прорывной стратегии начали накапливаться. Гиперинфляция, массовое обнищание, коллапс производства внутри страны и продолжающееся отступление за границей – все это привело к мобилизации антиельцинских настроений среди интеллигенции, в корпусе управленцев и на Съезде народных депутатов. Российский народ в основном безмолвствовал в своих страданиях, но апокалиптические прогнозы о том, что его терпение скоро лопнет, появлялись в бесчисленных газетных статьях и звучали в публичных выступлениях видных деятелей. Настал момент, когда Ельцин должен был решить, продолжать ли ему свою программу в полном объеме или вместо этого модифицировать и умерить ее. Он мог бы настоять на своем: у него была власть сделать это, а западные правительства и международные организации обещали вознаградить за это Россию, но он решил внести в свой курс коррективы.

Чем объяснить этот сдвиг? Возможно идиосинкразическое объяснение: Ельцин, «штурмовик» советского типа, был также неоленинистом, понимающим необходимость консолидации достижений после первоначального удара. Согласно такой интерпретации, Ельцин проявил политическое благоразумие не потому, что был вынужден это сделать, а скорее потому, что предвидел или опасался последствий того, что случится, если он этого не сделает. Продолжим аргументацию следующим образом.

Оказавшись в авангарде революции, свергшей коммунизм и разрушившей СССР, и сразу после этого выступив за революционный подход к «построению капитализма», Ельцин счел благоразумным не испытывать удачу. Он не знал, в какой момент может иссякнуть народное терпение[400]. Он знал, как пришел к власти, и знал, что помог уничтожить Горбачева политически, перебив его ставки в борьбе за лояльность пробудившегося простого народа. Он также знал, что реакционные силы пытаются применить против него ту же стратегию. Он не хотел отправлять умеренных в объятия своих противников в Верховном Совете; он также не хотел укреплять доверие населения к коммунистам и шовинистам. Он не хотел остаться уязвимым для обвинений в том, что не имеет стратегии защиты национальных интересов России за рубежом или интересов россиян в ближнем зарубежье. Короче говоря, поведение Ельцина было обусловлено представлением о том, что накапливающиеся издержки его революционной стратегии могут превратиться для него в угрозу, если не предпринять коррекцию курса[401]. Таким образом (согласно этой интерпретации), организованные политические силы в парламенте, климат мнений в стране и в средствах массовой информации, мольбы директоров страдающих предприятий и политическая незащищенность президентского статуса на фоне слабо институционализированного и плохо поддающегося контролю режима вызвали осторожную реакцию Ельцина. Благоразумие, конечно, не то же самое, что капитуляция. Ельцин не отклонялся от общей траектории своей политики внутри страны и за рубежом; он просто внес поправку в свой курс.