Горбачев и Ельцин как лидеры

В период правления Горбачева Ельцин выглядит поистине грандиозной фигурой. Заманчиво объяснять его поведение в 1985–1991 годах исключительно его личностными качествами: стремлением к риску, необычайной силой воли, страстью к борьбе и необычным «чутьем», интуитивным пониманием того, как следует общаться с массами после того, как в 1988 году публичная политика стала реальным фактом. Действительно, личностные черты и правда в значительной степени могут объяснить многие решения, принятые Ельциным. Без этих черт характера трудно представить, чтобы секретарь областного комитета партии и кандидат в члены Политбюро так реагировал на разочарование, как Ельцин в 1987 году. Трудно также представить себе кого-то другого, кто демонстративно нарушил бы регламент партийной конференции в июне 1988 года и пробился на трибуну. Личность также объясняет решение добиваться в Москве на первый взгляд тяжелой победы на парламентских выборах в марте 1989 года, а не той легкой победы, которая дожидалась его в Свердловске. Личные качества Ельцина также оказались необходимы для того, чтобы бросить вызов Горбачеву в 1989–1991 годах, занять пост председателя Верховного Совета РСФСР в мае 1990 года, создать пост президента России и затем победно вступить на этот пост в июне 1991 года, отразить августовский путч в 1991 году и пережить распад СССР в декабре 1991 года. Более того, риторический стиль Ельцина – и его интуиция, помогающая в выборе слов, способов выражаться и действовать, которые находили отклик у массовой аудитории, – хорошо объясняют его успехи в публичной политической игре на протяжении 1988–1991 годов[396].

Личные убеждения Ельцина также были достаточно необычными для члена советского руководства того времени, так что, наряду с его своевольным характером, они подкрепляют идиосинкразические объяснения его поступков. У многих чиновников «штурмовщинный» менталитет сочетался со склонностью к чистке коррумпированных кадров; каждая из этих черт имеет глубокие корни в советской политической традиции. Многие чиновники понимали также, что для обхода бюрократических ограничений на изменения необходима «популистская» стратегия. Реже встречалось сочетание популизма и эгалитаризма, когда привилегии элиты рассматривались как несправедливые и препятствующие прогрессу. Хрущев и Ельцин были в этом похожи: изначально оба определяли проблему бюрократической коррупции дискретно, как «кадровую проблему»: удалите коррумпированных, замените их «здоровыми» кадрами – и система заработает. Но по мере того, как их ответственность за результативность росла, а разочарование углублялось, каждый из них переходил к системной критике. Безусловно, оба обладали личными качествами, необходимыми для движения в этом опасном направлении: нетерпеливостью в стремлении к результатам и политическим мужеством.

Если признать, что личность и убеждения Ельцина были решающими детерминантами его поведения в 1985–1991 годах, стоит ли вообще говорить о вкладе советской идеологии, настроении общественного мнения, политике, общественных силах и международных факторах в объяснение его поведения и выбора им политической стратегии? Вероятно, в некоторой степени эти факторы поспособствовали такому поведению и санкционировали его, но они не были решающими. Позвольте мне обратиться к ним по очереди.

Советская идеология. В марксистско-ленинскую идеологическую традицию включалось эгалитарное видение («государство рабочих»; «каждому по потребностям»; «вся власть Советам»; «бесклассовое общество»), подпитывавшее самосознание как Хрущева, так и Ельцина и придававшее им уверенность в собственной правоте в их атаках на привилегии номенклатуры. Эти черты марксистско-ленинской традиции позволили Ельцину в 1985–1987 годах представлять себя лидером борьбы за «социальную справедливость» и заявлять, что он действует в полном соответствии с ленинской традицией. Таким образом, многогранная, внутренне противоречивая идеологическая традиция способствовала формулированию политических стратегий Ельцина на протяжении 23 месяцев его работы в качестве главы московского горкома и помогала их осуществлению, но не эффективности.