Это комбинированное идеалистически-материалистическое объяснение придает равный вес личности и убеждениям Горбачева, с одной стороны, и общественным силам внутри страны и за рубежом – с другой. Ведь именно радикализация внутренних общественных сил, посредством их самостоятельной мобилизации и поддержки со стороны Горбачева, Ельцина и других ведущих политиков, подняла издержки от возможных репрессий до такого высокого уровня. И именно углубляющийся экономический кризис в Советском Союзе настолько увеличил цену возможного отчуждения западных правительств, что Горбачев все больше рассчитывал на оказание этими правительствами материальной помощи (включая договоры о сокращении вооружений) для его преодоления. Но как раз идеалы Горбачева и удерживали его от попытки контрреволюционной реставрации. Он явно заботился о своем имидже за границей и о том обществе, которое он пытался построить в стране, однако в 1989–1990 годах сохранял институциональные возможности для принятия суровых мер.
Как известно, осенью 1990 года Горбачев отказался от дальнейшей радикализации и вступил в союз с консервативными силами. События сентября 1990 года – марта 1991 года наводили на зловещую мысль о том, что предпринимаются шаги по борьбе с радикализацией общества. Маловероятно, что этот сдвиг был навязан Горбачеву сторонниками жесткой линии в Центральном комитете или Верховном Совете. Всего двумя месяцами ранее, в июле 1990 года, он изгнал Лигачева и многих других консерваторов из руководства и ЦК. Скорее объяснение этого сдвига кроется во взаимодействии между убеждениями Горбачева и ускоряющимися темпами мобилизации и поляризации общества. Объяснение, сформулированное с учетом исключительно личностных качеств, предполагает, что Горбачев потерял самообладание перед лицом каскада неудач (внутри страны и за ру
бежом) и растущей неуверенности в том, что он может остановить эту волну Объяснение на уровне убеждений указывало бы на то, что мобилизация общества теперь явно угрожала разрушить сам Советский Союз – ту ценность, которую Горбачев никогда не хотел терять. Следовательно, когда уровень социальной мобилизации стал чреват угрозой распада СССР, его расчеты изменились. Допустимая цена терпимости выросла до такой степени, что цена репрессий показалась несколько более приемлемой[394]
.И все же этот сдвиг вправо продлился всего шесть месяцев, после чего Горбачев вернулся к поддержке радикалов в вопросе отношений между центром и периферией. Следовательно, нам не следует слишком быстро соглашаться на объяснение поведения Горбачева, коренящееся исключительно во взаимодействии между его внутренними убеждениями и уровнем радикализации общественных сил. Но не следует также полагаться на объяснения, основанные исключительно на максимизации власти[395]
. Горбачев действительно был полон решимости защитить свою власть. В 1990 году он сопротивлялся призывам радикальных соратников порвать с коммунистической партией и сделать основой своей власти исключительно Советы и президентскую должность. Он опасался, что это оставит влиятельные институты в руках людей, которые будут использовать их для уничтожения его самого и его политики [Brown 1996:195–196]. Однако помимо сохранения своей власти и авторитета Горбачев пытался также предотвратить распад СССР. Было совершенно неясно, как ему сделать и то и другое.Более того, когда дело дошло до выбора соответствующей всему этому политики, Горбачев испытывал как внутренний конфликт, так и перекрестное давление извне. Цена репрессий была тяжелой. Внутренне он испытывал конфликт между различными ценностями и неопределенность; внешне он опасался реакции западных правительств, если прибегнет к репрессиям.
Горбачев выразил свое отвращение к применению силы («не стрелять») еще в 1985 году. Когда в 1990–1991 годах это стало препятствовать как сохранению его политического авторитета, так и его возможности сдерживать поляризацию, Горбачев был вынужден выбирать между важными для него ценностями. Его двойственное отношение могло выразиться в том, что репрессии в Прибалтике были ограниченными как по размаху, так и по продолжительности. Отдал Горбачев приказ войскам атаковать Вильнюс и Ригу или нет, но он создал для таких репрессий благоприятный политический контекст и тем не менее предотвратил их эскалацию до такой степени, чтобы они могли оказаться эффективны для устрашения сепаратистских сил.