Горбачев и Ельцин как лидеры

Точно так же решение Ельцина начать войну в Чечне для защиты территориальной целостности Российской Федерации оказалось катастрофическим для всех заинтересованных сторон. Число человеческих жертв среди чеченцев, русских жителей Чечни и российских солдат было огромным. Продолжение войны еще больше подрывало моральный дух и сплоченность российских вооруженных сил. И все же, хотя территориальная целостность была временно защищена, проблема оставалась. Это привело к решению, принятому осенью 1999 года, продолжить чеченскую войну – войну, все еще продолжающуюся на момент написания этой книги. Вероятно, первая война могла удержать других руководителей регионов от мысли об отделении, и это дало бы Ельцину резонные основания настаивать на том, что, ведя эту войну, он сыграл позитивную роль в сохранении территориальной целостности России. Но даже он перестал это утверждать и признал войну своей самой большой ошибкой. Это не помешало ему начать новую войну в 1999 году, долгосрочные издержки и побочные эффекты которой еще предстоит определить.

Кроме того, решимость Ельцина стоять «над партиями» в качестве «директора всея Руси» тормозила развитие политических партий, которые обеспечивают организационную опору для стабильной представительной демократии. Осенью 1991 года, а затем осенью 1993 и 1995 годов Ельцин имел возможность создать президентские партии на основе реформаторских сил, которые были бы в состоянии образовать мощные общенациональные партийные организации. Это могло бы расширить мобилизационные возможности антиреставрационных сил и укрепить организационные связи между политиками в центре и на периферии. У российского президента, безусловно, имелись огромные материальные ресурсы для реализации такого предприятия, а также полученный от народа мандат на изменение политической организации по своему желанию. Вместо этого Ельцин избрал ситуативный и персоналистический подход к лидерству, который оберегал его от формальной зависимости от какой-либо конкретной организации, так что он был относительно свободен менять базы поддержки в соответствии со своими политическими инстинктами. Хотя это соответствовало его самооценке как лидера и его представлению о лидерстве, необходимом России для создания и закрепления нового порядка вещей, политическая система оказалась явно недоразвитой и хрупкой.

Стратегия политической самозащиты Ельцина также уменьшила тот вклад, который он смог внести в культурные преобразования России. В 1990–1991 годах он блестяще начал свою светскую и толерантную риторику о национальном единстве и государственности. Но на протяжении 1989–1991 годов абсолютистская антикоммунистическая риторика, основанная на бинарных оппозициях, оставалась доминирующей и самой заметной чертой его выступлений. После этого две риторики сосуществовали, и надо отдать должное Ельцину – он не принес в жертву толерантность. Тем не менее сохранение абсолютистской риторики после краха коммунизма загрязнило политический язык и привело к цинизму народных масс в отношении политики российского руководства. Таким образом, подобно тому как в 1989–1991 годах он определил как врагов коммунистическую партию и советский центр, он и после 1991 года продолжил риторику типа «мы и они». Те, кто поддерживал политику Ельцина, считались реформаторами, демократами и рыночниками, даже когда его политика была авторитарной, коррумпированной или плутократической. Всех, кто выступал против его политики, называли консерваторами, реакционерами или «необольшевиками» [Hough 2001][444]. He при таких риторических условиях российские граждане могли научиться ценить рынок или демократию. Негативные побочные эффекты политики Ельцина, в том числе длительная невыплата задолженностей по заработной плате и пенсиям, в умах многих россиян вызвали скептичное отношение как к капитализму, так и к демократии.

Ельцин в 1991 году имел возможность сыграть роль «отца нации», воплощающего ее достоинства. Действительно, после путча в августе 1991 года он сам видел себя именно в этой роли, и таким же был его имидж в глазах антикоммунистической общественности в России. И все же ему удалось за годы пребывания на посту президента независимой России растратить накопленное. Удивителен контраст между рейтингами популярности Ельцина и его поведением в обществе в 1991 году и этими же показателями в 1994 году. В отличие от де Голля, которому удалось мобилизовать французский патриотизм в поддержку своей политики и лидерства, Ельцину удавалось только нейтрализовать или сдержать неоимперский шовинизм. Он оказался неспособен сформулировать позитивную патриотическую повестку, чтобы добиться поддержки в народе тех жертв, которых потребовала его политика.