Горбачев и Ельцин как лидеры

При альтернативном подходе к вопросу об исторической причинности (к которому склоняюсь я) текущая ситуация рассматривается как продукт случайного политического выбора, сделанного Ельциным и его правительствами в 1991–1998 годах. Не отрицая реальности вышеуказанных ограничений, этот довод предполагает, что ограничения не определяли полноту результатов. Иными словами, были упущены возможности для снятия этих ограничений – возможности построения новой системы, более демократичной, гуманной, продуктивной и устойчивой, чем та, которую построил Ельцин, причем с гораздо меньшими издержками, чем потребовались правящему режиму.

Так, при исходных условиях было бы трудно избежать появления коррумпированного и «слабого» государства, но масштабы и глубина политической коррупции, административной раздробленности и криминализации, а также «виртуальной экономики» 1998 года [Gaddy, Ickes 1998], были результатами политического выбора, сделанного в 1992–1995 годах, который включал в себя особый подход к макроэкономической стабилизации, принятый в январе 1992 года, программу «залоговых аукционов» 1995 года и растущие со временем поощрение крупномасштабных хищений государственного имущества или терпимость к ним.

Аналогичным образом хрупкость демократических институтов могла быть результатом «двоевластия», заложенного в действовавшей в 1991 году конституции, и эта хрупкость могла усугубиться достигшей значительного масштаба дезориентацией и политическими конфликтами, вызванными потерей Россией своей имперской и глобальной политической роли. Тем не менее сохраняющийся тупик в отношениях между исполнительной и законодательной властью, снижение влияния демократических сил и создание сильной президентской власти были результатом выбора, сделанного в отношении партийного и государственного строительства осенью 1991 года (и вновь – осенью 1995 года), а также выбора в отношении конституционного устройства в 1993–1994 годах.

Ограниченное соблюдение «верховенства закона» и точечная защита населения от физической уязвимости могут быть присущи начальным этапам любого переходного периода после распада государства, особенно в обществе, в котором и предложение, и спрос на верховенство закона оставались настолько низкими[446]. Но незначительный прогресс в создании правовых и судебных институтов и в реформе правоохранительных органов стал результатом решений, принятых в 1992 году, и стабильной недооценки важности развития правовых институтов.

Упорное отрицание решений центральной власти руководством Чечни было бы проклятием для любого кремлевского руководителя. Хоть это и так, издержки и последствия чеченской войны стали результатом политического выбора, сделанного Ельциным в 1994–1995 годах и осенью 1999 года.

Зависимость от международной помощи была бы неизбежной для любого российского правительства, но готовность с легкостью принять рецепты Международного валютного фонда явилась решением Ельцина и его кабинета, а коррупционное использование этих средств – результатом внутренних обстоятельств, над которыми они имели некоторый контроль. Учитывая опасения в западных столицах перед «потерей России», вряд ли стоит утверждать, что богатые демократии бросили бы Россию на произвол судьбы, если бы Москва приняла другую стратегию экономической стабилизации, маркетизации и приватизации.

В целом, учитывая доставшееся ей наследие, Россия, вероятно, оказалась бы в трудных обстоятельствах независимо от конкретной политики, выбранной в 1992–1998 годах. Однако при иной политике она не оказалась бы в столь тяжелом положении и перспективы устойчивого восстановления были бы лучше[447].

Если бы Ельцин действовал по-другому во многих сферах, у нас было бы больше возможностей для оценки устойчивости или податливости культурных, институциональных, зависящих от обстоятельств и международных ограничений на изменения. Однако инициативы Ельцина обычно не отклонялись от воспринятого им наследия или даже усугубляли его. Следовательно, невозможно с уверенностью сказать, насколько иначе сложилась бы ситуация, если бы Ельцин действовал по-другому. Можно утверждать, что многие из его общих целей могли быть достигнуты с меньшими издержками, а в некоторых случаях, возможно – с гораздо меньшими. Иными словами, Ельцин был не просто жертвой обстоятельств; у него были возможности поступать по-другому, но он их упустил[448].

Действительно, сам Ельцин вынес себе именно такой приговор. Объявляя о своей отставке 31 декабря 1999 года, он сказал: