Горбачев и Ельцин как лидеры

Выбор политической стратегии – дело не одноразовое; стратегии меняются на протяжении правления лидера. На этапе смены руководства политический конфликт становится интенсивным, и соперники всеми средствами, оттирая друг друга, добиваются выгодного положения. Это ограничивает участника состязания теми вариантами выбора, которые с наибольшей вероятностью помогут ему в борьбе за власть – насколько он может предсказать, какая стратегия окажется выигрышной. В период роста авторитета у лидера появляется больше возможностей для политического маневра и возникает большая свобода действий, так что он может позволить своим личным предпочтениям и предрасположенностям влиять на его программу. На стадии упадка лидер становится мишенью для критики, но вступает в борьбу, занимая господствующее положение и обладая относительно большей властью по сравнению с теми политическими рычагами, которыми он располагал на более ранней стадии борьбы за преемство. Личные факторы играют важную роль в определении выбора, который делает лидер относительно методов борьбы с падением своего авторитета.

Хотя и Горбачев, и Ельцин выросли в советской системе и хотя оба верили, по крайней мере до 1987 года, в «ведущую роль партии», их личности и политические взгляды существенно различались. В главе одиннадцатой я расскажу о том, как эти специфические факторы повлияли на способы, которыми каждый из них проявлял свои власть и лидерство.

Глава 3 Усиление позиций Горбачева

В тот момент, когда Горбачев пришел к власти в марте 1985 года, формальный контекст советской политики существенно не изменился. Он был избран на пост генерального секретаря тайным голосованием Политбюро благодаря совещательным голосам некоторых из наиболее влиятельных региональных партийных лидеров в Центральном комитете [Brown 1996:82–88; Hough 1997: 76–79]. Господствующей идеологией все еще оставался марксизм-ленинизм, а аудиторией для стратегий укрепления власти – представители элиты из ключевых институтов системы. Краткосрочные материальные интересы и политические предпочтения покровителей и клиентов в этих институтах остались в основном такими же, какими они были в течение десятилетий. По этим причинам многие наблюдатели, хотя они и были заинтригованы перспективой появления молодого и красноречивого генерального секретаря, не питали слишком больших надежд на то, что он окажется склонен к трансформации системы или способен это сделать. В конце концов, сам он был ее продуктом, и выдвинули его на эту должность престарелые хранители ленинской системы. Если Суслов, Брежнев и Андропов смогли одобрить его стремительное восхождение к высшей власти, до какой степени мог он быть вольнодумцем?

Что изменилось, так это климат мнений в советском политическом истеблишменте. Этот климат сильно отличался от того, который преобладал на момент свержения Хрущева, и во многом был аналогичен превалировавшему на момент смерти Сталина. И 1953, и 1985 годы были отмечены широко распространенным в Политбюро и Центральном комитете ощущением, что что-то должно отступить, что все не может продолжаться по-прежнему. Каждый из этих периодов был отмечен коллективной утратой уверенности в способности элиты добиться подтверждения своей формулы господства[47]. В обе эпохи было широко распространено мнение, что текущая траектория внешней и внутренней политики ведет страну в тупик или даже того хуже. Многие официальные лица в указанные периоды опасались внутренних беспорядков, если ситуация усугубится. В 1950-х, так же как и в 1980-х годах, Политбюро и Центральный комитет охватило чувство неминуемой угрозы извне. В оба периода многие чиновники испытывали не только чувство страха, но и чувство недоумения или смущения по поводу стагнации, как экономической, так и идеологической, в которую погрузилась страна. В общем, в оба периода в политическом истеблишменте преобладал негативный консенсус – широко распространенное мнение о том, что все не может продолжаться как прежде, что необходимы новые подходы к решению проблем. Несмотря на то что ни в один из этих периодов не сложился положительный консенсус относительно предпочтительности того или иного набора альтернативных политических мер (кроме консенсуса 1953 года о том, что режим должен обеспечить более высокий уровень жизни населения), ощущалось растущее чувство безотлагательности этих мер, необходимости «заставить страну снова двигаться». В 1982 году (после смерти Брежнева) и в 1984 году (после смерти Андропова) старая гвардия сдерживала эти чувства, но к 1985 году ушло со сцены достаточное количество ее представителей, чтобы такие настроения возобладали[48].