Горбачев и Ельцин как лидеры

Вскоре последовали новые законы о кооперативах и «индивидуальной трудовой деятельности», которые предоставляли новые возможности для легального предпринимательства, а в июне 1987 года – Закон о государственных предприятиях, давший толчок к демонтажу командной экономики. Почти все эти инициативы во внутренней политике были лишь первыми робкими шагами – шагами, которые лишали легитимности прежние ценности и в принципе оправдывали совершенно новые подходы к организации хозяйствования и к мировой экономике. Почти все они в течение 1987–1988 годов подверглись дальнейшей радикализации. Наиболее существенно то, что в ходе внеочередной партийной конференции в июне 1988 года, которая транслировалась по общенациональному телевидению, были намечены планы внутренней демократизации КПСС, передачи основных полномочий по принятию решений от партийных органов советам на всех уровнях и создания всенародно избранного законодательного органа – Съезда народных депутатов, на который в марте 1989 года будут проведены состязательные гласные выборы. Действительно, по словам исследователя, июнь 1988 года – это момент, когда Горбачев превратился из реформатора в преобразователя советской системы [Brown 1996, ch. 6].

Эти новые инициативы, представленные в течение краткого времени – за несколько месяцев, – значительно расширили предыдущие программы Горбачева. Теперь он утверждал свою политическую идентичность: реформаторское (а не пуританское или технократическое) видение будущего.

Горбачев радикализировал и внешнюю политику. Основываясь на изменениях в политике, объявленных в 1986 году, он сделал ряд ошеломляющих односторонних уступок, отступив практически ото всех советских переговорных позиций, чтобы сделать возможным подписание Договора о РСМД («евроракетах») в Вашингтоне в декабре 1987 года. В январе 1988 года он объявил, что Советский Союз, невзирая на последствия, выведет свои войска из Афганистана к маю 1989 года. Он добился прорыва в сокращении обычных вооруженных сил в Европе, объявив в ООН в декабре 1988 года о крупном одностороннем сокращении советских войск. Он заверил, что это произойдет, даже если Соединенные Штаты и НАТО не поступят аналогичным образом. В той же речи он пообещал, что Советский Союз больше не будет прибегать к военному вмешательству в дела восточноевропейских стран. Кроме того, в 1988 году Горбачев начал призывать консервативные восточноевропейские элиты пойти на уступки либеральным силам в своих обществах и осуществить свою собственную перестройку, пока не стало слишком поздно¹.

В общем, на этом этапе его правления дальнейшая радикализация гласности, перестройка, демократизация и «новое мышление» стали основой стратегии Горбачева по укреплению авторитета. Они отразились на его всеобъемлющей программе и на изложенном им видении будущего. Он был вовлечен в непрекращающийся процесс открытой десакрализации и частичного разрушения брежневского политико-экономического и социально-политического строя. Десакрализация устоявшегося порядка фактически лишила аппаратчиков и чиновничество иммунитета от публичной системной критики и тем самым вдохновила интеллигенцию и широкие массы поверить в то, что такую резкую критику теперь можно распространять беспрепятственно. Трансляция дебатов партийных деятелей на партийной конференции в июне 1988 года одновременно стала средством демистификации политики, разрушения представлений о том, что «монолитная» партия обладает уникальным пониманием «правильной линии», просвещения населения в отношении альтернативных способов мышления и предоставления людям возможности поверить в то, что политическая инициатива и вовлеченность в политику теперь будут поощряться.

Такая публичная критика также помогала Горбачеву в его действиях против необрежневских и новых консервативных сил в Центральном комитете и Политбюро. Такие пуритане, как Лигачев, и технократы, как председатель Совмина Рыжков, на данном этапе его руководства все больше разочаровывались в Горбачеве. Их разочарование в эволюционирующих горбачевских определениях перестройки только усиливалось, по мере того как генеральный секретарь позволял гражданским свободам распространяться на сферы вероисповедания, свободы передви– [75] жения, эмиграции, свободы слова и средств массовой информации [Рыжков 1995: 77, 86, 185–188, 200][76]. По мере расширения границ дозволенного росла и смелость журналистов, ученых, писателей, художников и политических активистов. Их действия и те независимые общественные организации, которые они помогали создавать или расширять, выходили за рамки той степени свободы слова и собраний, которая была официально и публично санкционирована Горбачевым. Нежелание Горбачева устанавливать и применять ограничения все чаще отталкивало от него тех членов ЦК, которые привыкли считать, что альтернативой порядку станет анархия.