Горбачев и Ельцин как лидеры

Это не могло вызвать энтузиазма по поводу перемен среди тех чиновников, которые переживали из-за последствий общественной критики, децентрализации и конкурентных выборов. В то же время, учитывая знакомую риторику, многие чиновники, уже несколько напуганные напористостью Горбачева и изначально в себе неуверенные, могли прийти к заключению, что запущенные процессы в принципе можно контролировать. Это также позволило им уверовать в то, что сам Горбачев привержен идее удерживать эти процессы в определенных рамках. Горбачев пытался их успокоить: он утверждал, что его курс направлен на «углубление социалистического самоуправления народа. Речь, разумеется, не идет о какой-то ломке нашей политической системы. Мы должны с максимальной эффективностью использовать все ее возможности…» [Горбачев 1987–1990,4: 317][81]. Так или иначе, подразумевалось, что демократия – это социалистическая демократия, а плюрализм – социалистический плюрализм. Ничто из того, что он предлагал, не имело целью свести на нет «социалистическую идею» и «социалистический выбор» советского народа.

Горбачев также заверял свою аудиторию, что с уважением относится к достижениям советской истории – даже несмотря на то, что стремился «резко порвать» с прошлой практикой, – и намерен сохранить лучшие черты унаследованной им системы. Так, наряду с призывами к критике прошлого и заполнению «белых пятен» в истории и литературе, он защищал действия партии в крайне сложных исторических обстоятельствах (Великая Отечественная война, холодная война) и давал высокую оценку советским достижениям [Горбачев 1987–1990, 4: 373–374][82]. Он представлял свои реформы как продолжение прежних усилий прогрессивных сил внутри партии, пытавшихся, пусть и безуспешно, реализовать потенциал социализма еще в 1953, 1956 и 1965 годах [Горбачев 1987–1990,6:351,383,399–400][83]. Точно так же, обсуждая решения, принимаемые в период перестройки, он всегда называл их коллективными, а не индивидуальными решениями руководства, и заверял свою аудиторию, используя марксистский лексикон, что руководство остается полностью ответственным за эволюционный процесс, который не выйдет из-под контроля:

Хочу подчеркнуть, <…> что перестройка – это не отрицание, а если и отрицание, то диалектическое. Выстраивая нашу линию на ускорение, на перестройку, мы стоим не на каких-то скользких болотных кочках, а на тверди, которая сформировалась усилиями многих поколений советских людей, в результате борьбы на нашем пути первопроходцев [Горбачев 1987–1990, 5: 210][84].

Для технократов у Горбачева тоже нашлись слова, чтобы сформулировать предлагаемые им изменения. Он апеллировал к научному рационализму, имеющему глубокие корни как в марксизме, так и в советской истории. Напоминая об увлечении Ленина американской эффективностью и индустриализацией, он провозгласил, что цель перестройки заключается в «придании социализму самых современных форм» [Горбачев 1987–1990,5:410][85]. У современности уже были институциональные формы, но у социализма – политическое и культурное содержание! Перестройка «привяжет» одно к другому, не разрушая сущности – самого духа – системы. Также «перестройка – это решительный поворот к науке, умение поставить любое начинание на солидную научную основу. Это соединение достижений научно-технической революции с плановой экономикой» [Горбачев 1987: 30].

Упор Горбачева на «правовое государство» также мог оказаться привлекательным для потенциальных рационализаторов советской экономики. Эти люди стремились создать более предсказуемую процедурную основу для государственного управления и, подобно своим собратьям-пуританам, считали коррупцию и произвол чиновников врагами административной рационализации. И пуритане, и технократы хотели избежать возврата к автократическому руководству Политбюро, будь то сталинский деспотизм или хрущевский произвол. Это также было для них важно – в той мере, в какой закон ограничивал произвол их лидеров (то есть «давал надежные гарантии против возврата к культу личности», как говорили и Хрущев, и Горбачев) [86]. Правовое государство для технократов и пуритан не означало замену авторитарного режима всеобъемлющей демократией. Но в той мере, в какой правовая кодификация способствует рационализации управления и недеспотичному руководству, для таких чиновников могло найтись что-то привлекательное в программе демократизации Горбачева[87].