Горбачев и Ельцин как лидеры

В 1989–1990 годах центробежные силы внутри федерации также угрожали достичь точки невозврата. Выход из Союза встал на повестку дня в Прибалтике, межэтнические столкновения начали разгораться на Кавказе и в некоторых районах Центральной Азии, а проблема Нагорного Карабаха уже привела к открытой войне между Арменией и Азербайджаном. Здесь Горбачев пал жертвой того, что в своей программе не оценил глубину националистических настроений в республиках. Гласность создала автономную общественную арену, на которой выдвигались националистические и сепаратистские требования. Распад командной экономики ослабил узы, связывавшие экономики республик в составе Советского Союза. Экономический национализм усилил в союзных республиках рост национализма гражданского и этнического. Демократизация привела к проведению конкурентных выборов в республиканские законодательные органы, что в корне подорвало централизованную систему кадрового контроля, унаследованную Горбачевым. Отныне официальные лица республиканского уровня не могли не знать, что их политическая карьера в такой же, а может быть, и в большей степени зависит от удовлетворения интересов избирателей «внизу», чем от обслуживания политических боссов «наверху» – в Москве. Сочетание всей этой политики с нежеланием Горбачева использовать силу для подавления республиканских инициатив еще больше разозлило и деморализовало военных и КГБ – те самые институты, которые понадобились бы для предотвращения дезинтеграции, ведущей к роспуску СССР. В целом ослабление централизованного контроля и проводимая Горбачевым политика преобразований выдвинули на первый план ряд противоречий в рамках советского этнического федерализма – противоречий, с которыми советские лидеры ранее справлялись, сочетая жесткий политический контроль с экономическими привилегиями для политических конформистов[107].

У Горбачева не было реалистичной стратегии сдерживания национализма, поскольку его политика устранила как стимулы, так и угрозы, на которых зиждилась советская центральная власть. Он предполагал, что переговоры между лидерами республик, а также общенациональный референдум приведут к компромиссу, на котором будет покоиться стабильная федерация. Кроме того, он думал, что сможет обуздать как реваншистские силы, так и сторонников отделения. Он оказался не способен ни на то, ни на другое, хотя и предотвратил полномасштабную реваншистскую реакцию, направленную против центробежных тенденций. Однако он не хотел или не мог полностью объединить силы со сторонниками любой из крайностей, чтобы спасти себя как политика.

Таким образом, политика Горбачева подорвала способность старого устройства защитить себя как систему от тех самых общественных сил, которые эта политика высвободила. Результатом было не создание стабильного равновесия, достигнув которого можно было бы остановиться, а системная дезинтеграция, общественная мобилизация оппозиции системе и неумолимое движение к краху. Горбачев никогда не выступал за роспуск коммунистической партии или распад Советского Союза. Но именно это он в итоге получил, и скорость, с которой это произошло, дискредитировала его образ лидера, не оставив ему времени для восстановления своего политического авторитета.

Уязвимости «нового мышления»

В то же самое время, когда внутренняя политика Горбачева терпела крах, в новом мышлении стало возможно различить уязвимые места, способные сделать его открытым для контратаки. Здесь, во внешней политике, все больше выявлялись противоречия между идеалистическим либеральным интернационализмом нового мышления и Realpolitik, все еще определявшей внешнюю политику Соединенных Штатов. Новое мышление как способ концептуализации международной политики и тем самым оправдания уступчивого поведения СССР одновременно становилось уязвимым и теряло доверие в свете событий за рубежом.

Одна из таких уязвимостей крылась в противоречии между потенциальным и актуальным в марксистско-ленинской теории. Хрущев и Брежнев были сторонниками традиционного ленинского взгляда, что XX век в реальности является эпохой «последнего кризиса капитализма» и что глобальное соотношение сил смещается в пользу социализма. Исторической обязанностью СССР было помочь тем силам, которые приведут к окончательному кризису и решающему сдвигу. Но нельзя было знать заранее, позволит ли такая помощь добиться результата. То, что победа «неизбежна», оставалось не более чем символом веры.