Горбачев и Ельцин как лидеры

В этот период Горбачев также чувствовал, что необходимо ответить на реакционные вызовы, поскольку последние грозили сорвать перестройку и полностью остановить процессы преобразований. Таким образом, он отвергал рациональные доводы тех, кто «ударился в панику» перед лицом все более автономных общественных сил, кто заявлял, что «и демократия, и гласность – это чуть ли не бедствие», тех, которые «теряют уверенность, сдают позиции», кто «видит чуть ли не угрозу социализму» [Горбачев 1987–1990, 6: 568; 7: 477, 487–490], рассматривает эти изменения как крушение, распад и крах всего, как настоящий конец света, кто поддался необоснованным опасениям[129].

Как объяснял Горбачев, такие люди не понимали, что перестройка – это путь к более справедливой, гуманной системе, в которой будут достигнуты и сохранены самые заветные цели социализма. Но коммунистическая партия сможет сохранить свою ведущую роль – де-факто, если не де-юре, – только при условии, что она сама изменится. Консенсус в отношении такой ее ведущей роли может быть достигнут только в том случае, если компартия изменит свои методы правления. Такое самопреобразование должно гарантировать, что партия и ее кадры сохранят свою гегемонию в рамках существующего политического строя:

Теперь же, когда все общество пришло в движение, когда процесс демократизации пошел вглубь и вширь, когда он выносит на поверхность общественной жизни и новые силы, и новые проблемы, требующие обсуждения и решения, на этом пути мы все чаще наталкиваемся на инерцию старого мышления, на желание прибегнуть к старым методам, притормозить идущие процессы. Вот где противоречие возникает!

А кое-кто даже начинает паниковать и видит чуть ли не угрозу социализму, всем нашим завоеваниям от такого разворота демократических процессов в стране.

Нет, товарищи, мы должны сегодня заботиться не о том, чтобы притормозить народную инициативу и самодеятельность. Задача как раз в том, чтобы партия возглавляла процесс нарастания общественной активности народа, задавала тон и укрепляла в нем созидательные начала в интересах революционного обновления социалистического общества, в интересах перестройки. Вот в чем суть вопроса [Горбачев 1987–1990, 7: 487–490].

Ставки были высоки. Если партия пойдет по этому пути, она «получит еще большую поддержку трудящихся». Если этого не сделать, то «будет нанесен непоправимый ущерб» [Горбачев 1987–1990, 7: 490]. Отвечая тем, кто рассматривал это как ослабление руководящей роли партии, Горбачев был резок:

Диалог партии с трудящимися – это не слабость и не превращение КПСС в дискуссионный клуб. Если слабость в том, чтобы вести диалог со всеми слоями общества, то я тогда не знаю, что такое мужество. <…> А не действовать по схеме: разрешить – не разрешить, пустить – не пустить. Это все прошло уже [Горбачев 1987–1990, 7: 491][130].

Ту же логику Горбачев использовал и в отношении экономической реформы. Выступая перед аудиторией из партийных кадров, он настаивал на том, что переход к рыночной экономике просто необходимо ускорить. Это не будет означать реставрацию капитализма; при этом он не откажется от социалистических ценностей. Ускорение объективно необходимо для повышения уровня жизни. Времени на раскачку нет: