Горбачев и Ельцин как лидеры

Стиль руководства Ельцина в Москве напоминал его популизм в Свердловске, но популизм этот стал еще более масштабным и еще более угрожающим традиционным ценностям в контексте горбачевской политики «ускорения». Он ездил в автобусах и метро, совершал набеги на магазины в поисках товаров, хранившихся под прилавком, встречался с москвичами, долго отвечая на их вопросы. Он возил по городу членов муниципального партийного и государственного руководства, как для ознакомления, так и для ответов на вопросы общественности. Он призывал к более активной публичной критике недостатков. Он даже открыто объявил, что ходит в обычную поликлинику, а не в положенную ему по рангу кремлевскую больницу [Colton 1997: 572–578; Aron 2000: 135–170]. Так пуританин из провинции дал сигнал, что в город прибыл «человек из народа» – тот, кто не принимает традиционных способов ведения дел, тот, кто не будет рассматривать политику как полностью личное дело, тот, кто не принимает системы привилегий, благодаря которой куплена лояльность и сплоченность правящей элиты, тот, кто не поддерживает идею, будто коррумпированная московская знать партийных и государственных чиновников должна иметь иммунитет от разоблачения и ответственности. Это было в новинку для Москвы и стало глотком свежего воздуха для тех ее жителей, которые ожидали чего-то нового. В политическом плане это был горючий материал, выходящий далеко за рамки того, что говорил и делал Горбачев на этапе своего прихода к власти.

Популизм Ельцина как лидера в Москве был ленинским по духу, аналогичным хрущевскому после смерти Сталина. В главе второй, размышляя о раннем периоде жизни Ельцина и его руководстве Свердловском, я отмечал, как много общего существует между стилями Хрущева и Ельцина. Ельцинское руководство Москвой еще раз подчеркивает это сходство. Оба принадлежали к такому особому типу личности в рамках ленинской системы, как «штурмовик». Такой штурмовик открыто ненавидит бюрократию, не приемлет способность чиновников низкого уровня уклоняться от ответственности за невыполнение своих обязательств, пытается решить проблемы путем усиления давления на кадры (и кадровые чистки) и использует для выявления плохо работающих или коррумпированных чиновников комбинацию из управляемой пропаганды и мобилизации масс. Находясь на должности политического руководителя, штурмовик берет на себя ответственность за выполнение задач, что только усиливает его стремление к безотлагательному достижению результатов. Это чувство безотлагательности заставляет его становиться все более авторитарным, пытаться вдохновить людей на достижение казавшихся недостижимыми плановых целей, самоотверженно реорганизовывать бюрократию и искать универсальные средства для решения практических проблем. В конце концов, как и в случае с Советским Союзом Хрущева и Москвой Ельцина, штурмовик в итоге обнаруживает, что такие методы ограничены в своей возможности способствовать улучшению системных показателей или выполнению обещаний[154].

Хрущев пришел к власти, будучи готов расшевелить болото и заставить номенклатуру измениться. При этом в течение 1953–1956 годов он проявил многие из описанных выше тенденций. То же можно сказать и о Ельцине в Москве 1986–1987 годов[155]. Каждый из них дополнительно использовал штурмовщину как средство давления на соратников в руководстве, чтобы заставить их действовать по-своему. Так, Хрущев выходил к людям и призывал их быть более требовательными к чиновникам; затем возвращался на официальные встречи с элитой и призывал ее принять его политику, чтобы не столкнуться с гневом людей, которые, по его словам, становились все более требовательными! [Breslauer 1982: 37–38]. Так же и Ельцин заявил на собрании городской партийной элиты в январе 1986 года, через месяц после своего назначения первым секретарем московского горкома, что москвичи «не просто жалуются. Они возмущены» [Morrison 1991: 47; Aron 2000: 136–138]. Подобные отсылки к опасным настроениям масс были рискованной и провокационной тактикой. Они могли разбудить ожидания народа, усугубить его разочарование и быть истолкованы как призыв заявить о себе, выступив против режима. Но такая стратегия в ленинской системе была одним из способов достижения цели и усиления политического влияния.

И Хрущев, и Ельцин относились к особому типу штурмовиков: они были эгалитарными популистами. Они были неутомимыми трудоголиками, презирали рутинную конторскую работу, предпочитали находиться среди людей, подбадривая их и даже работая вместе с ними. Также оба заявляли, что презирают коррупцию, прибегали к унаследованной вместе с идеологией эгалитарной риторике и критиковали социально-экономические привилегии, предоставляемые плохо работающим чиновникам[156]. Штурмовик такого типа, разочаровавшись, потенциально может стать критиком номенклатурной системы. И Хрущев, и Ельцин, хотя и при очень разных обстоятельствах, развивались именно в этом направлении – хотя Хрущев, в отличие от Ельцина, никогда не переступал черту.