Горби. Крах советской империи

То есть случилось так, что когда в понедельник 19 августа начался путч, мы с Джилл проводили первые часы не в Москве, а в партийном общежитии в Вологде – «лучшем» отеле города. Здесь было все – фанерная мебель, обитая дешевым плюшем, бетонные коридоры, цветы в горшках. От всего этого так и разило провинциальным коммунизмом и образом многих поколений партийных чиновников, разъезжавших по стране по своим мелким делам. Рядом с отелем находился громадный провинциальный партийный штаб и новехонькое здание КГБ.

Наш маленький радиоприемник был настроен таким образом, чтобы каждое утро в шесть часов принимать известия Би-би-си. К нашему удивлению, в Вологде эту передачу можно было поймать. «Советское руководство, – услышали мы, – объявило чрезвычайное положение в связи с неспособностью, по состоянию здоровья, Михаила Сергеевича Горбачева исполнять свои обязанности президента». Фактически это были те же самые выражения, в которых «Правда» сообщала о падении Хрущева в 1964 году (я нашел тот номер газеты в посольской библиотеке почти три года назад). Был создан Чрезвычайный комитет, в который вошли Крючков, Павлов, Пуго, Язов и Янаев – люди, назначенные на свои должности Горбачевым…

Собчак стал мэром Ленинграда в тот день, когда Ельцин стал Президентом России. Когда начался путч, он находился в Москве. Обсудив план сопротивления на ельцинской даче, он решил вернуться в Ленинград. В Московском аэропорту три явных сотрудника КГБ пристально следили за ним. Но вместо того, чтобы его арестовать, они заявили ему, что находятся здесь с целью проследить, чтобы он благополучно сел в самолет.

По прибытии он сразу же отправился в штаб Ленинградского военного округа, находящийся около Зимнего дворца. Командующий округом генерал Самсонов уже объявил по телевидению о своей поддержке путча. В данный момент он совещался со своими офицерами и местными руководителями КГБ. Собчак ворвался к ним и заявил, что путч противозаконен: он точно знает, ибо участвовал в составлении Конституции. Если генералы попытаются его арестовать, они погубят свою карьеру. Генералы уклончиво говорили, что они всего лишь выполняли приказы. «То же самое говорили подсудимые в Нюрнберге», – возразил Собчак, и генералы притихли.

После этого Собчак созвал в Мариинском дворце заседание Горсовета и сообщил присутствующим, что Горбачев арестован «преступниками». Он был первым, назвавшим их так. Вечером он уговорил ленинградское телевидение показать отрывки из киноверсии «Невозвращенца» Кабакова, где москвичей в некоем недалеком будущем преследует военный режим. В далекой Перми вымысел приняли за правду, и на короткое время в городе возникла паника.

Явлинский, молодой либеральный экономист, видевшийся со мной несколько раз летом в связи с его планом об экономическом сотрудничестве между Советским Союзом и Западом, только что уехал отдыхать. Он подъезжал ночным поездом ко Львову, когда услышал заявление заговорщиков. Сталинистский дух и манера этого заявления вызвали у него опасения самого худшего. Он тут же сел на обратный поезд в Москву. Явлинский также ждал ареста в любую минуту, поэтому на каждой остановке на перроне он вручал удивленным людям письменное изложение своих взглядов. Но когда он услышал по радио, как неуклюже ведут пресс-конференцию заговорщики, он сразу понял, что путч провалится. Вопрос состоял лишь в том, сколько при этом прольется крови. Он отправился в Белый дом, где заседал Российский парламент, и стал помогать устанавливать связь между российским и советским КГБ.

* * *

Мы сами вернулись в Быково сразу после обеда, менее чем через 20 часов после того, как покинули его. Мы ехали в Москву по Рязанскому шоссе мимо колонны, состоявшей из сотни с лишним припаркованных военных машин: грузовиков, БМП, нескольких танков и каких-то предметов, покрытых брезентом, – возможно, это были орудия. Солдаты нежились на солнце. Один сломанный бронетранспортер лежал возле дороги.

В самой Москве жизнь текла на удивление нормально: гражданские автомашины как обычно торчали в хаотичных пробках; люди спешили по своим повседневным делам, женщины ходили по магазинам. Военные машины прокладывали себе путь в потоке дорожного движения. Танки – группами по три – контролировали въезд на Красную площадь так же, как они это делали во время демонстрации в марте. Танкисты были мрачны и необщительны. На задней броне одного танка было приклеено обращение Ельцина к солдатам. Люди были скорее озадачены и любопытны, чем испуганы. По-видимому, ни солдаты, ни штатские понятия не имели, что происходит. Совсем не похоже было на осажденный город, ожидающий применения насилия.