Гордиев узел Российской империи

Комбурлей, не желая отстать, выслал Куракину подобный отчет о надеждах, разбуженных среди шляхты его губернии слухами о мире между Францией и Австрией, который приведет к присоединению к Княжеству Варшавскому аннексированных Австрией у Польши земель. Губернатор не скрывал опасений, что в ближайшее время Наполеон мог воплотить в жизнь идею восстановления Польши. Об этом практически открыто велись разговоры в шляхетских имениях, а контакты, несмотря на существование границы между разделенными польскими землями, не прекращались. С целью продемонстрировать строгость Комбурлей предлагал дать несколько примеров, которые могли бы остудить энтузиазм «граждан». Поскольку основные подозрения падали на некоторых волынян, в том числе графов Ф. Чацкого и М. Ходкевича, а также на К. Князевича296, знаменитого бригадного генерала легионов Наполеона, то Комбурлей писал, «что одна примерная строгость над одним или несколькими могла бы остановить вредные предприятия тех людей». Выслушав эти доводы, Комитет министров признал необходимым опубликовать текст с угрозой конфискации имений всех, кто участвовал бы в заговорах, перешел бы через границу или примкнул к вооруженным отрядам. Через два дня эта угроза была распространена на детей беглецов и членов их семей, которые присматривали за имениями. Наконец 24 августа 1809 г. все эти угрозы были отражены в царском указе Сенату, в котором кроме упоминаний о конфискации имений у помещиков содержалась угроза отдавать чиншевиков в рекруты простыми солдатами или отправлять на принудительные работы297.

Однако огромный и неповоротливый механизм имперской машины не позволил исполнить эти угрозы в короткий срок. Когда подольский губернатор отправился с инспекцией на места, замещавший его вице-губернатор написал Ф.А. Голубцову, директору Казначейства в Министерстве финансов, что, обнаружив у графа В. Потоцкого в Балтском уезде оружие и польское обмундирование, он распорядился наложить секвестр на его земли. Усердный царский слуга уже мечтал о проведении торгов, на которых эти огромные имения можно было бы отдать в аренду и тем самым обогатить Казну; он, правда, предполагал, что могут возникнуть проблемы с многочисленными держателями, уже заключившими соглашения с Потоцким; кроме того, согласно указу от 24 декабря 1807 г. можно было устраивать торги лишь через три года, срока, необходимого для принятия дел по управлению имениями. Подольская казенная палата не располагала достаточным количеством сотрудников, которые могли бы заняться столь обширным имением. Что уж в таком случае говорить о других конфискациях? Чиновник ждал распоряжений.

Комбурлей столкнулся с подобными проблемами на Волыни. Он предложил Комитету министров не отдавать в аренду конфискованные земли, а немедленно заняться их продажей во избежание неудобного переходного управления и упадка хозяйства. Впрочем, в конце сентября 1809 г. министры так и не знали точного количества имений, находящихся в распоряжении Казны. Комитет министров посчитал продажу преждевременной, а кроме того, не до конца было ясно, кому продавать. Покупателями могли вновь стать лишь поляки. У министров были также сомнения и другого порядка – следовало предусмотреть, что часть помещиков может быть оправдана, и тогда наложенный секвестр пришлось бы снять. В связи с этим временное управление имениями следовало поручить казенным палатам – местным органам Министерства финансов. О возможных новых денежных поступлениях в Казну уже не было ни слова298. В тот момент никому не пришло в голову, что административной машине не удастся переварить все трофеи и что в результате изменившейся конъюнктуры все закончится амнистией 1814 г.

Комбурлей, ни перед чем не останавливаясь, приказал советнику губернского правления, волынскому прокурору и секретарю взяться за составление реестра захваченных имений, а Комитет министров со своей стороны представил 13 октября основные правила составления списков. Александр I, возможно, немного встревоженный данными мерами, которые не могли не усилить возмущения поляков, добавил к перечню правил предостережение, заключавшееся в установлении срока возвращения для беглецов, по истечении которого их имущество действительно могло быть конфисковано. Ситуация усугублялась еще и тем, что, по сообщению И.Г. Литвинова, в Подольской губернии среди беглых числились в основном юноши, чьи родители утверждали, что им ничего не было известно о намерении сыновей и что они никоим образом не одобряли их действий. Кроме того, в армии Княжества Варшавского служила часть шляхты, поступившая туда на службу в мирное время, а потому ей было сложно что-либо вменить в вину, и она продолжала получать прибыль со своих подольских имений «во вред России». Послушный воле императора Комитет министров предоставил беглецам полугодовую отсрочку. О возможности возвращения без потери имущества было объявлено в русской и зарубежной прессе299.