Гордиев узел сексологии (Полемические заметки об однополом влечении)

Чтобы понять этот странный психологический выверт, вернёмся к началу “(Интро)миссии”. Мы застали героя в критический момент его жизни. До сих пор судьба улыбалась ему. Его опекала мама, разделяющая уверенность сына в его одарённости и недюжинных способностях. Тем большей неожиданностью для обоих стал его провал на приёмных экзаменах в институт, повлекший за собой призыв в армию. Армейская служба ассоциировалась у Димы с адом (нестерпимыми казались тяготы солдатской службы; необходимость вести себя по–мужски; соседство с провинциалами, чуждыми и враждебными утончённому москвичу; угроза дедовщины и т. д.). Надежду сулили лишь расчёт на комиссование “по болезни” и на определённые выгоды и преимущества, связанные с выбором влиятельного любовника–покровителя. Собственно, секс у Димы всегда ассоциировался с выгодой, даже когда он общался с девушками. “Мне до 16 лет нравилось быть с ними в постели, но я искренне не понимал, почему я должен был за ними ухаживать, водить в кино за свои деньги и т. д. Мне хотелось как раз обратного. Нечто потребительское сидело во мне: я тебя трахаю, ты меня и корми. Именно поэтому продолжительных романов не получалось”.

Став солдатом, Дмитрий почувствовал себя “маленьким никому ненужным ребёнком” (это в восемнадцать–то лет!). Ему нужен был защитник и Бог. Если отдаться “Адонису”, то в награду за полученное удовольствие тот преобразит солдатский ад в рай, сделает реальным воскрешение Димы из его армейского небытия. Недаром Адонис — бог умирающий и воскресающий, в честь которого древние греки устраивали священные празднества, сопровождаемые оргиями с храмовыми проститутками и, возможно, гомосексуальными актами. Если жертвенный юноша, отдаваясь богу, упадёт в вонючую лужу вагонного туалета, то искренность его жертвы станет ещё очевиднее, а награда — закономернее. И действительно, сильные руки “Адониса” подняли “ребёнка” и уложили его в постель.

“Адонис” вряд ли реален. Скорее всего, он — символ, грёза Димы, выпившего водки, вручённой ему на дорогу любящей мамой. На подобные фантазии истеричный юноша щедр и скор (вспомним его воображаемое изнасилование разгневанным ефрейтором).

Ошибочность системы психологической защиты, избранной Лычёвым, становится очевидной в эпизоде с Алексеем. В силу своей склонности к авантюрам и в соответствии с законом “накопления полового инстинкта”, тот не прочь вступить в гомосексуальный контакт с Димой. Вот только защищать его от гомофобного гнева сослуживцев он вовсе не намерен. С подачи Алексея все солдаты приходят к единодушному решению — попользоваться “пидаром” не зазорно, но чтобы он не забывался, его нужно держать в чёрном теле и бить.

Дима, вновь прибегая к психологической защите, пускает в ход целый набор самооправданий, обличая “носителей люмпенского сознания, не понимающих своего счастья”.

Прозрение пришло после встречи с Олегом, его давним знакомым по московским “голубым” компаниям. Попав в армию, тот повёл себя подобно Диме, и попался, застигнутый во время акта сразу с двумя совращёнными им солдатами. “Как и я, он остался один против стаи волков. Бывшие любовники рассказали, что это он их совратил, и отделались только двумя сутками тяжёлых работ. Олега отправили на десять суток на гауптвахту. Это были только пятые сутки, но Олег уже многое успел повидать. Слух о том, что приедет пидар, намного опередил его. Когда он вошёл в камеру, все преступное население было наготове”. Олег рассказал Диме, что попал во власть девяти солдат, прошедших Афганистан. Они зверски насилуют и избивают его. Опасаясь за свою жизнь, Олег попрощался с другом.

“Дня через четыре по отделению прошёл слух, что в местный морг привезли пидара, который сам себя зарезал. Хотел, наверно, у кого–нибудь пососать, да на кой чёрт он кому нужен. Каким образом он нашел холодное оружие на гауптвахте, никто не знал. Свинья везде грязь найдет. Пидар тоже.