Гордое сердце

Потом Сюзан снова оставалась наедине с ночью. День она могла заполнить множеством мелких забот о детях, о доме, немного шитьем. Платья Марсии надо было отпустить, и она их отпустила. Джон хотел красный свитер, и она связала его. Марк обычно смотрел на ее пальцы и говорил: «Мне нравится наблюдать за тобой, когда ты что-то делаешь. Твои руки точно знают, что им надо делать, и все у них получается так просто». Она смеялась, потому что в душе гордилась своими чуткими, сильными пальцами. Теперь быстрота совершенно не имела ценности, так как для нее не существовало часа, к которому она хотела закончить работу. Но руки Сюзан остановить не могла, ибо они привыкли к быстроте и работали автоматически.

Она немного читала и захаживала к родителям поиграть на рояле, пока отец однажды не сказал ей: «Я этот рояль отправлю тебе. С того времени, что ты здесь не живешь, музыкой все равно никто не интересуется».

— Ты, естественно, можешь забрать его, Сюзан, — промолвила мать с некоторой обидой, — но тебе не стоило бы, папочка, утверждать, что я не люблю музыку. С удовольствием слушаю красивые мелодии.

Он не ответил. Он никогда не отвечал ей; и рояль перевезли. И так в течение дня по несколько часов она играла на рояле и была благодарна отцу за это.

Но что бы она ни делала, день кончался и наступала длинная, бессонная ночь. От отчаяния и собственной опустошенности она однажды накинула старый голубой жакет, хотя не имела желания браться за работу, прошла по скованной морозом траве в ригу, зажгла газовую лампу и без всякого удовольствия начала размешивать темную массу глины, которая постепенно становилась податливой. Целый час она упрямо работала вопреки собственной воле. Она все еще думала, что Марк ушел от нее и что ей вообще не важно, что она теперь делает. Но затем в глубине ее души постепенно начал разгораться старый огонь, более глубокий, чем мысли, чем жажда познания, и механическая работа превратилась в созидание. Только так она могла забыть, что Марк мертв. Бессонные ночи выматывали ее, пока она не прикоснулась к глине; и только работа помогла ей забыться, и забытье было столь же успокоительным, как крепкий сон. Она уже целый день не опасалась, что снова наступит ночь.

* * *

Только одной ночи она еще боялась: Сочельника. Сюзан не могла забыть, как каждый год они с Марком проводили праздник. Теперь она без него, с Мэри заполняла маленькие чулочки разными подарками, которые сама накупила. Сестры вообще не разговаривали, за исключением редких случаев.

— Это ножик для Джона, — сказала Сюзан. — Он хочет заниматься вырезыванием, как дедушка. И ведь, наверняка, порежется.

— Раньше или позже, все равно порежется, — согласилась Мэри. — А кукла, естественно, для Марсии.

— Она уже почти не играет в куклы, — пожалела Сюзан.

— Я никогда не любила играть в куклы, — сказала Мэри и зевнула. — А ты любила.

Сюзан кивнула.

— Пожалуй, поэтому я их постоянно покупаю Марсии.

Через несколько минут все было готово. Мэри опять зевнула.

— Пойду, прилягу, — сообщила она Сюзан. — Я дома не могу отоспаться досыта. В Нью-Йорке я достаточно провела бессонных ночей. Там столько дел, а здесь такое спокойствие.

— Ты довольна своей жизнью? — спросила Сюзан.

— Обожаю ее, — страстно ответила Мэри. — Я только надеюсь, что смогу там остаться до самой смерти. У меня такое ощущение, что так и выйдет. Нам обещают места, когда я окончу школу. Я займусь созданием моделей одежды — вечерними туалетами и шляпами.

На середине лестницы она остановилась, высокая, угловатая, элегантная, и заметила как бы между прочим:

— Возможно, у меня будет возможность помочь тебе, Сюзи, если ты опять слепишь какой-нибудь фонтанчик, фигурку, что-то в этом роде. Я, вероятно, смогла бы продать их для тебя.

Впервые со смерти Марка Сюзан ощутила болезненный укол.

— Такие безделушки я делать не буду, — сказала она гордо. — Я еще никому не говорила, что Джонатан Хэлфред выбрал мою работу для больницы, которую построили в память его отца. Я теперь работаю над этим.

— Ты имеешь в виду Хэлфреда-Мида? — осведомилась Мэри холодным тоном.

— Да, его.

— Это клево. И давно ты об этом узнала?

— С того дня, как Марк попал в больницу.

— Не похоже на тебя, чтобы ты такое сообщение скрыла. — Мэри роняла одно слово за другим, словно кусочки льда.

— Когда Марк покинул меня, мне ничего не было нужно.

Они посмотрели друг на друга. Что-то между ними дрожало в воздухе, какое-то старое инстинктивное различие во взглядах на мир. Сюзан ожидала в положении самообороны, что Мэри ответит четкими, холодными словами. Пожалуй, было бы лучше, если бы она выразила свое мнение. По крайней мере они бы обе знали, кто на чем стоит, и туман рассеялся бы. Если бы они прояснили взаимоотношения, они могли бы стать ближе друг к другу.

Но Мэри повернулась и пошла наверх.

— Спокойной ночи, Сюзи, — сказала она своим холодным, равнодушным голосом. — До завтра.

Она пошла наверх, громко стуча каблуками.

В эту ночь Сюзан шагала по темному газону, раздосадованная, и в бешенстве тотчас же начала работать с удвоенной энергией.