Гордость и Предубеждение

В присутствии Дарси она не посмела упомянуть Уикхема, но Элизабет сразу же поняла, что он-то и был главным в ее намеках, и связанные с ним воспоминания на мгновение расстроили ее, но, приложив некоторые усилия, чтобы отразить ядовитую атаку, смогла ответить довольно спокойным тоном. В этот момент она невольно взглянула на Дарси и увидела, как с выражением тревоги, застывшем на лице, он смотрит на нее и свою сестру, охваченную смятением, и не способную поднять глаза. Если бы мисс Бингли знала, какую боль она причиняла своей любимой подруге, она, несомненно, воздержалась бы от намека, но она просто желала сбить Элизабет с толку, намекая на человека, к которому, по ее мнению, та была неравнодушна, заставить ее выдать волнение, которое могло бы повредить ей во мнении Дарси, и, возможно, напомнить последнему обо всех безумствах и глупостях, которые некая часть семьи Беннет совершала в стремлении к обществу офицеров этого ополчения. Она была совершенно не в курсе истории несостоявшегося побега мисс Дарси. Эта тайна была открыта только Элизабет, и из всех знакомых и близких мисс Бингли именно от ее брата Дарси особенно старался скрыть это из-за того самого намерения, которое Элизабет давно приписывала ему – чтобы в будущем Кэролайн и Джорджиана стали сестрами. Он определенно вынашивал такой план, не связывая его с тем, что это поможет его попыткам разлучить Бингли с мисс Беннет. Вероятно, это могло бы добавить что-то к его живой заботе о благополучии своего друга.

Однако невозмутимость Элизабет вскоре успокоила его тревогу, а поскольку мисс Бингли, раздосадованная и разочарованная, не осмелилась впрямую говорить об Уикхеме, Джорджиана тоже через некоторое время пришла в себя, хотя и не настолько, чтобы поддерживать разговор. Ее брат, с которым она боялась встретиться взглядом, вовсе не ставил ей в упрек ее ошибку, и то самое обстоятельство, которое, по замыслу соперницы, должно было отвратить его мысли от Элизабет, казалось, все в большей степени привлекало их к ней.

Визит не затянулся после этого обмена вопросами и ответами, и пока мистер Дарси провожал гостей до кареты, мисс Бингли дала выход своим чувствам, критикуя характер, манеры и наряд Элизабет. Но Джорджиана не поддержала ее. Рекомендации брата было достаточно, чтобы обеспечить ее благосклонность, ибо его суждение конечно же никак не могло быть ошибочным. А он отзывался об Элизабет таким образом, что для Джорджианы невозможно было увидеть в ее лице кого-нибудь иного, кроме как милую и любезную девушку. Когда Дарси вернулся в гостиную, мисс Бингли не могла не повторить ему хотя бы часть того, что она уже высказала его сестре.

– Как ужасно выглядела сегодня утром мисс Элиза Беннет, мистер Дарси! – воскликнула она. – Я никогда в жизни не видел никого так сильно изменившегося, как она с прошлой зимы. Она стала такой темнолицей и обветренной! Мы с Луизой пришли к общему мнению, что нам не следовало бы возобновлять знакомство с ней.

Как бы сильно мистеру Дарси не понравилось такое заявление, он сдержался и ограничился холодным ответом, что не видит никаких иных изменений, кроме сильного загара, что является естественным следствием летнего путешествия.

– Что касается меня, – продолжала настаивать Кэролайн, – то я должна признаться, что никогда не видела в ней никакой красоты. У нее слишком худое лицо, и черты его совсем некрасивы, к тому же оно лишено выразительности. Ее носу недостает индивидуальности – в его линиях нет ничего примечательного. Зубы у нее сносные, но не из ряда вон выходящие, а что касается ее глаз, которые некоторые называли столь прекрасными, то я так и не смогла рассмотреть в них ничего необыкновенного. У нее острый, проницательный взгляд, который мне совершенно не нравится, а в ее характере вообще чувствуется излишняя уверенность в своих достоинствах, совершенно пренебрегающая веяниями моды, что неприемлемо.

Принимая во внимание то, что Дарси восхищается Элизабет, это был не лучший способ для мисс Бингли завоевать его расположение. Но люди во гневе не всегда мудры, и, заметив, наконец, что он проявляет некоторые признаки раздражения, она посчитала, что добилась-таки всего, чего ожидала. Однако он стойко хранил молчание, и, решив все-таки заставить его заговорить, она продолжала:

– Я помню, когда мы впервые встретились с ней в Хартфордшире, нас всех поразило, что ее считают красавицей, и я особенно запомнила, как однажды вечером, после того, как их семья ужинала в Незерфилде, вы сказали: – Она красавица! Да я бы скорее назвал ее мать разумной. Но потом она, кажется, поднялась в вашем мнении, и я думаю, в какой-то момент вы даже сочли ее хорошенькой.

– Да, – ответил Дарси, который больше не мог сдерживаться, – таким было мое первое впечатление, но уже много месяцев я считаю ее одной из самых красивых женщин, которых я встречал.

Выразившись столь решительно, он удалился, а мисс Бингли осталась в полном удовлетворении от того, что заставила его сказать то, что никому, кроме нее самой, не причинило боли.