Гордость и Предубеждение

Однако в конце концов у миссис Беннет не осталось слов для выражения своего удовлетворения, а леди Лукас, которая уже давно зевала, выслушивая повторяющиеся описания удовольствия, испытываемого ее соседкой, разделить которое, по ее мнению, не получилось бы никоим образом, смогла воспользоваться иной возможностью – вдоволь насладиться холодной ветчиной и курицей. Элизабет начала постепенно приходить в себя. Но недолгим оказался период спокойствия, ибо, как только ужин закончился, зашла речь о пении, и она с огорчением увидела, что Мэри, не заставив долго себя упрашивать, приготовилась порадовать компанию. Выразительными взглядами она старалась воспрепятствовать такому проявлению любезности, но тщетно – Мэри их не поняла. Подобная возможность продемонстрировать себя публике была ей приятна, и она начала свою партию. Выражающий страдание взгляд Элизабет был устремлен на нее, она с нетерпением и надеждой следила за тем, как представление, хотя и медленно, но приближалось к финалу. Увы, все было напрасно, ибо Мэри углядела в вежливых выражениях благодарности, прозвучавших со стороны слушателей, намек, что ей можно продолжить демонстрировать им свою благосклонность, и после полуминутной паузы начала новую песню. Вокальные способности Мэри ни в коей мере не были приспособлены для таких представлений: голос у нее был слабый, а манера пения – утрированной. Элизабет терзали неописуемые муки. Она бросила взгляд на Джейн, чтобы узнать, как она это переносит, но Джейн спокойно беседовала с Бингли, посмотрела на двух его сестер и увидела, что те потешаются над исполнением. Дарси, однако, продолжал оставаться невозмутимо серьезным. Она повернулась к отцу, взглядом умоляя его сделать так, чтобы Мэри не пела всю ночь. Мистер Беннет понял намек, и когда Мэри допела свою вторую песню, обратился к ней вслух:

– Очень хорошо, дитя мое. Вы радуете нас достаточно долго. Оставьте и другим барышням время, чтобы показать себя.

Мэри, хотя и сделала вид, что не слышит, несколько стушевалась, и Элизабет, жалея ее и уже сожалея о действиях отца, поняла, что от ее беспокойства не будет пользы. Не оставались в стороне и другие родственники.

– Если бы мне, – сказал мистер Коллинз, – был ниспослан талант пения, я бы испытал, без сомнения, большое удовольствие, поделившись с обществом этим даром, ибо я считаю музыку совсем невинным развлечением, вполне совместимым с миссией священнослужителя. Я, однако, далек от утверждения, что мы можем посвящать музыке слишком много времени, поскольку, безусловно, есть и иные вещи, которым следует уделять внимание. На настоятеля прихода возложено множество обязанностей. Прежде всего он должен достичь такого согласия в вопросе о десятине, которое устроит его самого, но и не нанесет ущерба его покровителю. Он должен уделять самое серьезное внимание обдумыванию собственных проповедей, и это оставит не так много времени исполнению его обязанностей в приходе, а также уходу и улучшению своего жилища, так как никто не может его освободить от необходимости сделать дом максимально комфортным. И я считаю в высшей степени важным, чтобы он был внимателен и действовал умиротворяюще на всех, и особенно был почтителен по отношению к тем, кому он обязан своим возвышением. Я не могу вообразить его свободным от такой обязанности, и я не могу одобрить поведение человека, который упустил бы возможность засвидетельствовать свое уважение к кому-либо, связанному с семьей своего благодетеля.

И, отвесив поклон мистеру Дарси, он завершил свою речь, произнесенную так громко, что ее услышала половина зала. Многие с недоумением прислушивались, многие улыбались, но никого это не позабавило больше, чем мистера Беннета, а вот его жена со всей серьезностью одобрила столь разумные слова мистера Коллинза и заметила вполголоса леди Лукас, что он удивительно умный и добродетельный молодой человек.

Элизабет отчетливо осознала, что, если бы все члены ее семьи договорились выставить себя в этот вечер в максимально неблагоприятном свете, они не смогли бы выполнить это с большим воодушевлением и столь оглушительным успехом. Утешала ее лишь надежда, что хотя бы некоторые из действий ее родственников ускользнули от внимания Бингли и ее сестры, и его чувства к ней достаточно сильны, чтобы отнестись снисходительно к проявлениям глупости, свидетелем которой он, должно быть, стал. Ужасно, однако, было то, что две его сестры и мистер Дарси получили прекрасную возможность высмеивать ее родственников, и у нее не получалось выбрать, что было более невыносимо: молчаливое презрение джентльмена или глумливые улыбки дам.