Гордость и Предубеждение

– Дорогая моя, миссис Беннет, – ответил ее муж, – я хочу попросить о двух небольших одолжениях. Во-первых, вы позволите мне руководствоваться исключительно собственным пониманием обстоятельств дела, и, во-вторых, самому пользоваться моей комнатой. Я буду рад получить библиотеку в свое исключительное распоряжение, как можно скорее.

Однако, несмотря на разочарование в действиях мужа, миссис Беннет еще не отказалась от своих замыслов. Она обращалась к Элизабет снова и снова, чередуя уговоры и угрозы. Она попыталась призвать Джейн себе на помощь, но Джейн со всей возможной мягкостью отказалась вмешиваться, а Элизабет, иногда вполне серьезно, а иногда с игривой веселостью, отвергала все ее нападки. Хотя характер ее ответов менялся, ее решимость оставалась неизменной.

Тем временем мистер Коллинз в одиночестве размышлял о том, что произошло. Он был слишком высокого мнения о себе, чтобы понять, по каким причинам кузина могла ему отказать; и хотя его гордость была задета, он не страдал от этого. Его уважение к ней было совершенно надуманным, и возможность того, что она заслужила неодобрительных оценок матери, позволяла ему избежать малейших сомнений в своих достоинствах.

В то время как семья пребывала в смятении, прибыла Шарлотта Лукас, чтобы провести день с подругами. На входе ее встретила Лидия, которая, подлетев к ней, выпалила полушепотом:

– Я рада, что ты пришла, у нас так весело! Как ты думаешь, что произошло сегодня утром? Мистер Коллинз сделал Лиззи предложение, а она его не приняла.

Шарлотта не успела и слова сказать в ответ, как к ним присоединилась Китти, спешившая сообщить ту же новость; и как только они вошли в малую столовую, где миссис Беннет страдала в одиночестве, та тоже заговорила о том же, призывая мисс Лукас к состраданию и умоляя ее убедить свою подругу Лиззи выполнить пожелания всей семьи.

– Умоляю вас, моя дорогая мисс Лукас, – добавила она слабым голосом, – никто не сочувствует мне, никто не поддерживает меня. Со мной жестоко обращаются, никто не жалеет моих бедных нервов.

Появление Джейн и Элизабет помешало Шарлотте ответить.

– Да вот и она сама, – продолжала миссис Беннет уже другим голосом, – и выглядит настолько беззаботной, насколько это вообще возможно, думая о нас так, как будто мы где-то далеко, да хоть бы в Йорке, а она, вследствие этого, может поступать как ей заблагорассудится. Но я сообщу вам, мисс Лиззи, что если вы вздумаете и дальше отказываться, из-за вздорных соображений, от каждого предложения руки и сердца, вы вообще никогда не обретете мужа, и я не могу вообразить, кто будет вас содержать, когда ваш отец покинет нас. У меня нет таких средств – и поэтому я предупреждаю вас. С этого самого дня вы для меня не существуете. Я обещала тебе в библиотеке, что не стану более с тобой разговаривать, и ты увидишь, что я сдержу свое слово. Я не испытываю никакой радости, разговаривая с непослушными детьми. Хотя не могу сказать, что мне доставляют большое удовольствие разговоры вообще с кем-либо. Люди, нервы которых расстроены, как у меня, не очень склонны к разговорам. Никто не сможет описать моих страданий! Такова моя доля. Тех, кто не жалуется, никогда не жалеют.

Дочери молча слушали эти излияния, прекрасно зная, что любая попытка объяснить что-то или успокоить ее только усилит раздражение матери. Поэтому она продолжала говорить, не встречая возражений ни с чьей стороны, пока к ним не присоединился мистер Коллинз, который вошел в комнату с видом более величественным, чем обычно, и, увидев его, она обратилась у дочерям: – А теперь я настаиваю на том, чтобы вы попридержали свои языки и позволили мне и мистеру Коллинзу спокойно переговорить друг с другом.

Элизабет вышла из комнаты, не вымолвив ни слова, Джейн и Китти последовали за ней, а вот Лидия не сдвинулась с места, решив услышать все, что сможет; и Шарлотта, которой пришлось задержаться и ответить на любезные вопросы мистера Коллинза, неожиданно начавшего дотошно расспрашивать ее о ней самой и всей ее семье, из-за простительного любопытства ограничилась тем, что отошла к окну и сделала вид, что ничего не слышит.

Миссис Беннет голосом полным грусти попыталась начать разговор: – О! Мистер Коллинз!