– Моя дорогая миссис Беннет, – не стал дожидаться продолжения он, – давайте навсегда забудем все. Я далек от того, – продолжил он после паузы тоном, в котором сквозило неудовольствие, – чтобы возмущаться поведением вашей дочери. Смирение перед неизбежным злом является благородным долгом каждого из нас; в наибольшей степени это относится к молодым людям, которым повезло столь рано как мне обрести достаток и положение, и я надеюсь, что отныне свободен от всяких обязательств. Могу допустить, что, в какой-то степени, сомнения в способности составить мое счастье заставили мою прекрасную кузину отказаться удостоить меня своей руки, ибо я замечал, что смирение никогда не бывает столь полным, как в случае, когда отвергнутое блаженство начинает утрачивать в нашем мнении свою ценность. Я надеюсь, что вы не сочтете проявлением какого-либо неуважение к вашей семье, моя дорогая мадам, мой отказ от претензий на благосклонность вашей дочери, не сделав перед этим попытку обратиться к вам и мистеру Беннету с просьбой употребить свою родительскую власть в мою пользу. Боюсь, мое поведение может показаться предосудительным, поскольку я принял отказ из уст вашей дочери, а не из ваших собственных. Но мы все склонны ошибаться. Я, без сомнения, стремился наилучшим образом разрешить нашу общую проблему. Моей целью было найти себе любезную спутницу жизни, учтя при этом и интересы всей вашей семьи, и если мое поведение было хоть в малой степени предосудительным, мне остается только просить о вашем снисхождении.
Глава 21
Обсуждение предложения мистера Коллинза постепенно потеряло свою остроту, и Элизабет оставалось только молча переживать боль, которая возникла из-за полного пренебрежения ее чувствами и от некоторых брюзгливых упреков ее матери. Что касается самого джентльмена, то его чувства проявились главным образом не в смущении и унынии или в попытках избегать ее, а в подчеркнутой холодности манер и обиженном молчании. Он теперь почти не обращался к Элизабет, и свое преувеличенное внимание, в неотразимости которого он по-прежнему не испытывал ни малейшего сомнения, на остаток дня было перенесено на мисс Лукас, чья любезность, проявлявшаяся в выслушивании его разглагольствований, оказалась весьма уместной и принесла облегчение всем присутствующим, и особенно ее подруге.
Утро не улучшило ни настроение, ни пошатнувшееся здоровье миссис Беннет. Мистер Коллинз все еще находился в том же состоянии оскорбленной гордости. Элизабет надеялась, что чувство обиды заставит его ускорить отъезд, но оно ни в малейшей степени не повлияло на его планы. Он по-прежнему намеревался покинуть их в субботу, а до субботы он собирался оставаться в доме.
После завтрака девушки отправились в Меритон узнать, вернулся ли мистер Уикхем, и выразить свои сожаления по поводу его отсутствия на балу в Незерфилде. Он встретился им на въезде в городок и сопроводил их к тетушке, где были горячо обсуждены его сожаление и досада, а также всеобщее огорчение по этому поводу. Однако Элизабет он не скрываясь признался, что необходимость его отсутствия была навязана ему.
– С приближением времени бала я понял, – сообщил он, – что мне лучше не встречаться с мистером Дарси, что находиться с ним в одной комнате, на одной вечеринке в течение стольких часов, возможно, станет для меня испытанием, которое я могу не выдержать, и что возможны сцены, неприятные не только мне самому.
Она высоко оценила его сдержанность, и у них оказалось достаточно времени всесторонне обсудить это, а также выслушать все те комплименты, которыми они любезно награждали друг другу, пока Уикхем и еще один офицер провожали их обратно в Лонгборн, и во время прогулки он уделял ей повышенное внимание. То, что он сопровождал их, стало двойной удачей: во-первых, она с удовлетворением выслушала все комплименты, которые он ей сделал, а, во-вторых, это оказалось приличным поводом познакомить его с отцом и матерью.
Вскоре после их возвращения домой мисс Беннет было доставлено письмо, оно пришло из Незерфилда. В конверте находился небольшой листок изящной плотной бумаги, исписанный красивым, округлым дамским почерком; и Элизабет увидела, как изменилось выражение лица сестры, когда она читала письмо, и обратила внимание, как она внимательно перечитывала некоторые места. Джейн скоро опомнилась и, отложив письмо, попыталась с обычной своей веселостью присоединиться к общему разговору, но Элизабет почувствовала немалое беспокойство, которое заставило ее забыть даже об Уикхеме; и как только он и его товарищ ушли, взгляд Джейн предложил ей следовать за ней наверх. Когда они оказались в своей комнате, Джейн, показав письмо, сказала:
– Это от Кэролайн Бингли, то, что она пишет, меня крайне удивило. Сейчас вся компания уже покинула Незерфилд, они направляются в столицу и не намерены возвращаться снова. Послушай, что она сообщает.