На следующее утро Элизабет проснулась с теми же мыслями и переживаниями, что мучили ее накануне вечером. Она по-прежнему не могла оправиться от неожиданности произошедшего – ни о чем другом думать было невозможно. Совершенно неспособная к каким-либо занятиям, она решила вскоре после завтрака попробовать исцелиться свежим воздухом и энергичной прогулкой, и уже было направилась к своей любимой тропинке в роще, как вспомнила, что туда иногда наведывался мистер Дарси. Это остановило ее, и вместо того, чтобы войти в парк, она свернула на дорожку, которая уходила подальше от главной аллеи. Ограда все еще закрывала от нее парк, но вскоре она дошла до калитки, открывавшей вход в него.
Прогулявшись раза два или три по этой части дорожки, соблазненная приятной свежестью утра, она остановилась у калитки и заглянула в парк. Пять недель, которые она провела в Кенте, сильно изменили его вид – с каждым днем свежей зелени на деревьях становилось все больше. Она собиралась продолжить прогулку, когда заметила в роще, окаймлявшей парк, джентльмена, который, без сомнения, направлялся ей навстречу. Опасаясь, что это может быть мистер Дарси, она сразу же выскочила вон из парка. Но человек уже приблизился достаточно близко, чтобы заметить ее, и, ускорив свои шаги, окликнул ее. Она уже удалялась, но, услышав, что к ней обращается, как она узнала, мистер Дарси, снова вернулась к калитке. Он к тому времени тоже оказался там и, протянув письмо, которое она не задумываясь взяла, сказал, сохраняя вид подчеркнуто сдержанный: – Я прогуливался некоторое время в роще в надежде встретить вас. Вы не откажете мне в чести прочитать это письмо? А затем, слегка поклонившись, вернулся на дорожку, идущую в парк, и вскоре скрылся из виду.
Не ожидая ничего приятного, но при этом сгорая от любопытства, Элизабет вскрыла письмо и, к своему все возрастающему удивлению, увидела в конверте несколько сложенных листов почтовой бумаги, плотно исписанных с двух сторон убористым почерком. Продолжая свой путь по дорожке, она начала читать письмо. Оно было написано в Розингсе не далее как в восемь часов утра и гласило следующее: