Гордость и предубеждение

— Но, где же, где же найти мне дядю?! — вскочив с места, воскликнула Элизабет, как только дочитала письмо.

Ей хотелось немедленно, не теряя драгоценных минут, броситься к мистеру Гардинеру. Но когда она добежала до порога, дверь распахнулась и слуга пропустил в комнату мистера Дарси. Увидев, как она побледнела и как стремительно кинулась ему навстречу, он сперва растерялся. И, прежде чем он собрался с мыслями, чтобы что-то сказать, Элизабет, в сознании которой решительно все было заслонено судьбой Лидии, поспешно проговорила:

— Извините меня, но я вынуждена вас покинуть. Мне надо сейчас же найти мистера Гардинера по неотложному делу. Нельзя терять ни секунды.

— Боже мой, что случилось? — вскричал он скорее участливо, нежели вежливо. Однако, тут же взяв себя в руки, добавил: — Конечно, я не хочу вас задерживать. Но разрешите отыскать мистера и миссис Гардинер мне или кому-нибудь из слуг. Вам сейчас будет дурно и вы не в состоянии сами пойти на его поиски.

Элизабет хотела было настоять на своем, но, почувствовав слабость в ногах, поняла, что едва ли способна сама догнать Гардинеров. Поэтому, снова вызвав слугу, она попросила его, задыхаясь так, что ее почти невозможно было понять, чтобы он тотчас привел хозяина и хозяйку в гостиницу.

Когда слуга вышел, Элизабет, чувствуя, что она больше не в силах держаться на ногах, опустилась в кресло с таким болезненным видом, что Дарси счел невозможным ее покинуть и не смог удержаться от выражения сочувствия и заботы:

— Вы позволите мне позвать служанку? Не следует ли вам принять чего-нибудь подкрепляющего? Стакан вина, например, — может быть, я могу вам его налить? Вам очень нездоровится!

— Нет, нет, благодарю вас, — ответила она, стараясь успокоить свое волнение. — Со мной ничего не случилось. Я совершенно здорова. Меня лишь расстроило только что полученное ужасное известие из Лонгборна.

При этом она разразилась рыданиями в течение нескольких минут была не в силах что-нибудь сказать. Дарси в растерянности смог только пробормотать что-то невразумительное о том, насколько он ей сочувствует, и затем стал с сожалением смотреть на нее молча. В конце концов она снова заговорила:

— Я только что получила письмо от Джейн с ужаснейшей новостью. Она станет известна всем. Моя младшая сестра покинула друзей — сбежала — оказалась во власти мистера… мистера Уикхема. Они вместе уехали из Брайтона. Вы слишком хорошо знаете этого человека, чтобы усомниться в том, чем это должно кончиться. У нее нет ни денег, ни связей, — ровно ничего, чем бы она могла его удержать, — она навсегда погибла.

Дарси оцепенел от изумления.

— Мне страшно подумать, — продолжала она еще более взволнованным голосом, — что все это я могла предотвратить! Я, которая так хорошо знала, что он собой представляет. Достаточно было рассказать моим близким совсем немногое из того, что мне стало известно! Этого бы не случилось, если бы они знали его характер. Теперь уже ничего, ничего нельзя поделать!

— Я опечален этим до глубины души! — воскликнул Дарси. — Удручен и потрясен. Но уверены ли вы, что все произошло именно так, как вы рассказываете? Достоверно ли это известие?

— Увы, да! Они выехали вдвоем из Брайтона в ночь под воскресенье. Их путь удалось проследить почти до самого Лондона. Дальше он затерялся. То, что они не поехали в Шотландию, — совершенно очевидно.

— Что-нибудь сделано, предпринята ли какая-нибудь попытка, чтобы выручить ее из беды?

— Отец выехал в Лондон и Джейн просит в своем письме, чтобы дядя поскорее поспешил ему на помощь. Через полчаса мы, наверно, будем в пути. Но сделать ничего невозможно. Я хорошо понимаю, что теперь уже ничего не поправишь. Разве на такого человека можно воздействовать? Каким образом удастся их хотя бы найти? Я не питаю ни малейшей надежды. Все это совершенно ужасно!

Дарси молча покачал головой.

— А ведь я знала, что он за человек! О, если бы я поняла раньше, что мне следовало, нет, что я была обязана предпринять! Но мне это было невдомек. Я боялась зайти слишком далеко. Какая страшная, непоправимая ошибка!

Дарси ничего не ответил. Возможно, что, прохаживаясь по комнате и погруженный в печальные размышления, он даже не слыхал ее слов. На его лбу прорезались глубокие морщины, он был мрачен. Элизабет вскоре обратила на него внимание и сейчас же все поняла. Власть ее над ним кончилась. Все должно было кончиться при таком семейном позоре, при столь явном свидетельстве глубочайшего бесчестия. Ей нечему было удивляться, не в чем его упрекнуть. Но мысль о том, что ему удалось преодолеть свое чувство, ничуть не облегчила ее душевной муки, не рассеяла ее горя. Напротив, она как будто явилась тем толчком, который был необходим, чтобы раскрыть ей глаза на собственное сердце. И еще никогда она не сознавала с такой отчетливостью, насколько сильно она могла бы его полюбить, как именно сейчас, в тот самый момент, когда ни о какой любви между ними больше не могло быть и речи.