Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Шарлотта работала над своим вторым романом, «Шерли», в котором перевернула сюжет «Джейн Эйр» – теперь не богатый аристократ добивался руки бедной гувернантки, а богатая аристократка влюбилась в бедного художника. Героиня, носившая мужское имя – в семье ждали мальчика, – оказалась настолько обаятельна, что после выхода книги ее именем стали называть британских девочек.

Шарлотта тратит много времени на переписку: литературные критики и любители изящной словесности хотят знать ее мнение по многим вопросам.

Один критик, Льюис, бранит ее за излишнее воображение и ставит в пример Джейн Остин. Шарлотта принимает вызов. «Я не читала „Гордость и предубеждение“ до вашего письма, теперь я достала эту книгу, – пишет она. – Но что я нашла в ней? Аккуратный дагерротипный портрет заурядного лица; наглухо огороженный, тщательно культивированный сад с опрятными дорожками и изящными цветами, – но ни одной яркой, живой физиономии, ни естественной природы, ни свежего воздуха, ни одного холма, покрытого синей дымкой, ни единого славного ручья. Вряд ли мне пришлось бы по нраву обитать с этими леди и джентльменами в их элегантных, но закупоренных жилищах».

Она сознательно и решительно отстаивает право писателя не быть буквалистом: «Когда воображение рисует нам яркие картины, неужели мы должны отвернуться от них и не пытаться их воспроизвести? – спрашивает Шарлотта Льюиса. – И когда его зов мощно и настоятельно звучит в наших ушах, неужели мы не должны писать под его диктовку?»

В другом письме она создает настоящий гимн вдохновению: «Когда авторы пишут, в них как будто пробуждается какая-то посторонняя сила, которая настоятельно требует признания, устраняя всякие иные соображения, настойчиво требуя определенных слов, пересоздавая характеры, придавая неожиданный оборот событиям…»

По-прежнему ей очень бы не хотелось, чтобы ее принимали за автора «дамских романов». «Я желала бы, чтобы вы не считали меня женщиной, – пишет она Льюису. – Мне бы хотелось, чтобы все рецензенты считали Каррера Белла мужчиной – они относились бы к нему справедливей. Я знаю, вы будете применять ко мне мерку того, что вы считаете приличным для моего пола, и осудите меня там, где я окажусь недостаточно изящна. Будь что будет, я не могу, когда я пишу, вечно думать о себе самой и о том, в чем состоят изящество и очарование, подобающие женщине. И если авторство мое может быть терпимо лишь на этих условиях, я лучше скроюсь от глаз публики и больше не буду ее беспокоить!»

* * *

1848 год, который семья Бронте встречала с такими добрыми предзнаменованиями, на самом деле стал для нее роковым. В июне умер от алкоголизма Бренуэлл, в декабре от туберкулеза Эмили, только начавшая писать второй роман.

Энн простудилась на ее похоронах и, боясь разделить участь сестры, согласилась ехать к морю вместе с Шарлоттой и Элен Насси. 24 мая 1849 года они отправились в Скарборо, приморский город, куда когда-то выезжали на лето Робинсоны, у которых Энн служила гувернанткой, – в «Агнесс Грей» есть поэтическое описание ее прогулок по морскому берегу. Путешественницы поселились в Гранд-Отеле. 26 мая Энн выходила на пляж, любовалась морем и собирала камни. 28 мая она умерла.

Газеты