Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

И наконец, «Учитель» решительно никуда не годился. Его герой – брюзга и эгоист не хуже Хитклиффа, но лишенный силы и цельности характера последнего, вряд ли мог понравиться читателям. Когда Шарлотта жаловалась своему дневнику на «остолопок», это звучало трогательно, но когда она вынесла недовольство ученицами на страницы романа, на правах автора вершила над героинями суд, это не могло не вызвать неприязнь. «Что же касается внутреннего мира – скверный и прискорбно невежественный, – рассказывает учитель об одной из своих учениц, – она не способна правильно писать и говорить даже по-немецки, на родном языке, тупица во французском, потуги ее изучать английский начисто бесплодны. В школе сия девица пребывала двенадцать лет; но поскольку все упражнения она обыкновенно списывала у других учениц и всегда отвечала урок по спрятанной на коленях книжке, неудивительно, что развитие ее шло таким черепашьим ходом».

А вот другая: «Неестественен был облик этого существа: такое юное, свежее, цветущее – и с лицом Горгоны. Подозрительный, замкнутый, тяжелый характер читался на лбу ее, порочные склонности – в глазах, зависть и коварство – на губах. Обычно она сидела очень прямо; казалось, массивная ее фигура и не могла сильно накреняться, а крупная голова, чрезмерно широкая снизу и суженная к темени, весьма охотно поворачивалась на короткой шее. Только два выражения лица имелось в ее арсенале: преимуществом пользовался отталкивающий, неудовлетворенный, хмурый вид, который временами сменялся невообразимо ехидной, предательской улыбкой. Другие девицы ее сторонились, поскольку, даже при скверной натуре, мало кто мог с ней потягаться».

Третья: «чумное пятно лицемерия проступило и на ней, честность и принципиальность для нее не существовали, едва ли она даже слышала о таких понятиях».

Расточая желчь в адрес бывших учениц, Шарлотта не заметила, что дискредитирует своего героя. Даже его влюбленность в симпатичную преподавательницу, мадмуазель Анри, не могла спасти положение. Скорее уж читатель мог пожалеть бедняжку, которой достался такой надутый индюк.

Поэтому Ньюби, приняв к печати «Агнесс Грей» и «Грозовой перевал», решительно отклонил «Учителя».

Чудо «Джейн Эйр»

Казалось бы, тут Шарлотте было бы логично опустить руки и отдаться «утонченному всепоглощающему наслаждению» исполнения «извечных женских обязанностей». Она не сомневалась в таланте Эмили, допускала его у Энн, но слишком боялась греха тщеславия, чтобы признать, что и ее произведения чего-то стоят. Саути предостерегал ее, Кольридж-младший, хоть и мягко, но критиковал, Ньюби отказал без объяснений.

И тем не менее Шарлотта берется за новый объемистый роман. Вероятно, у нее было больше уверенности в своем даре, чем она могла признать сама. В 1846 году она посещает Манчестер с Эмили, сестры ищут глазного хирурга для отца, в августе того же года они везут отца на операцию. Позже впечатления о крупном промышленном городе и жизни рабочих лягут в основу романа Шарлотты «Шерли». А пока она начинает писать роман о вересковых пустошах, скромных сельских домиках и роскошных поместьях, роман об одиночестве и неожиданных встречах в ночи. И это – «Джейн Эйр».

На этот раз она попала точно в яблочко. «Джейн Эйр» была популярна со дня выхода и остается популярной по сей день[11]. Что же помогло ей в этом? Разумеется, никто на самом деле не знает, почему один текст «цепляет» многих, а другой нравится лишь некоторым. Поэтому все, что написано дальше, – всего лишь мои догадки, которые вы можете отбросить и заменить своими.

Во-первых, сохраняя мужской псевдоним, Шарлотта отказалась от конструирования мужского опыта, которого у нее никогда не было, и обратилась, по примеру Энн, к собственному, женскому опыту. Роман, написанный от лица женщины, не был уникальным случаем в английской литературе, и все же героинь-женщин было существенно меньше, чем героев-мужчин, а женщины в XIX веке, впрочем, как и сейчас, чувствовали, что у них остается много невыговоренного, их ситуация, их взгляд на мир оказывается вне потока литературы, отбрасывается, как нечто вторичное и неважное.

Во-вторых, это история Золушки, история восстановленной справедливости. Но не просто история «некрасивой бесприданницы, в которую влюбился богатый и благородный красавец», а «девушки с характером», которой всю жизнь приходилось давать отпор жестоким и лицемерным людям, несмотря на то, что она всецело от них зависела; девушки, которая всю жизнь терзалась тем, что способна давать отпор и ей это даже нравится. И еще это история «девушки с фантазией», которая всю жизнь стыдилась своего воображения, считала его таким же грехом, как и свой гнев, и вдруг его признали, нашли интересным и оригинальным, признали ее право на гнев, и главное – ее право быть самой собой, быть личностью, не скрывающей своего характера и способностей.

* * *