Гордость и возбуждение (СИ)

— Тогда позволь посмотреть. Я надеюсь, что их убьют или линчуют, если нет, я доберусь до них сам после вас.

— Их превратят в статуи, только постепенно. Каждый день сантиметр плоти будет становиться камнем, и это больно, — призналась Франческа. — Только сложно за этим наблюдать — процесс долгий. Ты лучше Мартина вывези к воде, к любой воде, ему там проще будет.

— Хорошо, Франческа, спасибо за совет. И за Диану, Мартин порадуется фамильяру. Позавтракаете с нами?

— С удовольствием, — прожевав мясо, говорит ведьма и открывает клетку. Диана осторожно выбирается, расправляет крылья и взлетает, с трудом лавируя, летит в сторону спальни.

Мартин

Домик оказывается домищем, огромным, но все же уютным, обшитым деревом, он будто сошел с журнальных страниц. Но больше всего мне нравится озеро, и я, едва войдя и положив свою сумку на пол, интересуюсь:

— А удочки или спиннинги тут есть?

— Да, в гараже. Спустим лодку и в путь, — улыбается Шон. — И Диане есть, где полетать, в лесу еще полно грызунов и мелких зверей.

— Скоро это изменится, — улыбаюсь в ответ. — Сейчас уже поздно, рыба клевать не будет. Нужно встать на рассвете и тогда уже отправляться на рыбалку. Шон, ты часто тут бываешь? — рассматриваю дом. — Я бы тут жил!

— Редко, к сожалению. Одному тут скучно, до ближайшего города больше часа на машине. Здесь хорошо отдыхается, но в офис тяжело добираться — долго. И рыба клюет всегда, просто зачастую разная: вечером можно натаскать карасей, утром поймать окуня и плотву. Кстати, кинем раколовок на ночь?

— Кинем, — заторможено отзываюсь и подхожу к камину, но полке множество фотографий, но я высматриваю одну и разглядываю, улыбаясь. Шон был высоким, худым, нескладным подростком с брекетами. — А ты, оказывается, не всегда был таким идеальным, хотя… Тут ты даже более милый.

Шон подлетает сбоку и лепечет:

— Родители таскали меня за собой, как багаж. Ни спорта, ни еды, ни солнца. Одна радость — книги. В общем, я не ботан, я не при чем…

— Можно я ее себе оставлю? — смотрю умоляюще и прижимаю фото к себе, а глаза уже находят еще одно фото из детства, и я тихо начинаю ржать. Нет, я понимаю, что так его крестили, но… Пухлый малыш в белом платье — это нечто.

В первый раз на моей памяти Шон стремительно краснеет.

— Умоляю, только больше никому не показывай, — просит он.

— Только если ты мне еще и фотографию с крестин отдашь, — тянусь к той, где он в платьишке.

— Съешь тарелку супа сегодня и вареников завтра. Десять штук! — улыбается Шон. — И у меня еще есть фото. Покажу то, где я в кимоно, только не спрашивай почему, так уж вышло.

— Ладно, постараюсь, — соглашаюсь и цапаю нужное фото. — И вообще… Они мне нужны для лечения. А то у меня уже комплекс неполноценности рядом с тобой развивается.

— У тебя? — ужасается. — Русоволосого зеленоглазого молодого сексапильного парня? Ты прелесть, Мартин.

— Не говори ерунды, таких как я много, — пожимаю плечами и прячу обе фотографии в сумке. — А без магии — так вообще миллионы. Пойдем гулять, а?

На природе мне лучше. Здесь не только хорошо дышится, но и думается. А еще тут чудесно предаваться лени, если хочется просто поваляться в гамаке с книгой. К тому же кроме нас тут никого, и я увидел Шона, прибирающего дом. И он умеет готовить. Вполне сносные тосты, да и консервов с полуфабрикатами Шон прихватил. Вечером мы вернулись с озера и разожгли костер.

— Я лет семь зефир не жарил, — признается Шон и накидывает мне на плечи плед.

— Я столько же почти, — признаю, улыбаясь. Диана приземляется рядом и кладет у костра мышь. — Как думаешь, она ее решила прокоптить или нас угощает?

— Надеюсь, первое, — придвигается ближе. — Она больше никого не притащит? Клянусь, увижу мертвую змею и грохнусь в обморок, тебе придется тащить меня к дому, а я под девяносто кило вешу. Или тут греть своим теплом всю ночь, — мечтательно. — Ладно, Диана, тащи змею, — щелкает пальцами Шон.

— Только попробуй! — шутливо грожу Диане. — Я думал, мы и так будем ночевать в одной постели… — опускаю глаза и с удивлением обнаруживаю, что никакого внутреннего простерта нет. Подхожу к Шону, сажусь рядом и впервые за последнее время, сам тянусь его поцеловать, только глаза не закрываю, боясь, что увижу другое лицо. Шон улыбается.

Фыркаю, прикасаюсь губами к губам, осторожно провожу по нижней языком, чуть прикусываю, прошу впустить, и Шон слушается. Меня встречают более чем гостеприимно, и я придерживаю его за затылок, чтобы не отстранился, и сам не замечаю, как перебираюсь к нему на колени.

Шон не спешит, его руки придерживают, но он не трогает одежды и не гладит, как обычно. Ему явно приятно, просто позволяет мне руководить. Это странно — чувствовать его настолько покладистым.

Отрываюсь от его губ, целую в нос, в подбородок и шепчу:

— Как же я по тебе скучал.

— Я тоже, Мартин, я тоже. Я тебя жду, поэтому приходи, как только сможешь, — ловит губами кончики пальцев и невесомо целует.