Гордость и возбуждение (СИ)

Замираю и киваю, странно, так странно, смотреть на него и знать, что он понял, о чем я. Повернувшись, я, не задумываясь, смотрю на зефир и на мгновение жалею, что придется вставать с колен Шона, чтобы поджарить маршмеллоу. И зефир вдруг сам запрыгивает в костер, а следом летит и трупик мыши. Диана возмущенно кричит, а я замираю с открытым ртом.

— Ты это видел или у меня глюки?

— Видел, как дохлая мышь забирается в костер, — ежится Шон. — Пропали зефирки. Печалька, но не страшная, — улыбается. — Твоя магия с тобой, это ведь хорошо.

— Да, но это значит, что ты не бросаешь меня… — говорю, не думая.

— Еще бы, — фыркает. — Я же не дурак. Когда еще такой красавец посмотрит на старика? — подмигивает.

Щелкаю его по носу и слегка ударяю гипсом по ноге.

— Ты не старик! Да и я уже стал старше, так что разница в возрасте у нас сократилась на один год.

— До моего дня рождения, тогда я снова уйду в отрыв. Давай отпразднуем жаркий «привет» от магии и запечем гуся. С меня гусь, с тебя — инструкции, что с ним делать, — медленно наклоняется и целует в уголок губ. Сердце пропускает удар, но ни паника, ни страх не приходят ко мне.

— Хорошо, с тебя гусь, с меня инструкции… Только гуся я никогда не готовил, максимум, курицу… Так что гусь с Дианы, — отвечаю на поцелуй, притягивая Шона ближе к себе, пока не начинают ныть ребра.

Он подхватывает под попу и встает. Хватаюсь за него, боясь упасть.

— Ты стал легче, обезьянка, пора все же начать хорошо кушать, — несет в сторону дома, где на открытой террасе в углу диван.

— Поставь, я умею ходить, — смеюсь я. — И не так уж сильно я и похудел. Может, я специально худею? Может, я думаю, что я толстый?

Он ссаживает меня на диван, и я тяну его на себя. Шон нависает, жадно осматривает меня с ног до головы и устраивается рядом, кладет голову мне на колени.

— Не худей, лучше плавать на волнах, чем биться о скалы, — пошло шутит Шон. — Ты в отличный форме, лучше чуть набрать даже.

Только сейчас до меня доходит: он осторожничает, он не знает, как себя вести и жутко боится спугнуть, и дело не в сексе, он просто не отрывает взгляда от моей улыбки.

— В какой бы я форме не был, у меня появилась цель, — хитрю в ответ. — Повторить твою подростковую фотографию, а, значит, нужно еще пятнадцать килограмм скинуть!

— Ха! — смеется Шон. — Бери выше: поставь себе еще и брекеты.

Поворачивает голову и целует мой живот. Он словно идет по тонкому льду: чем меньше я боюсь, тем дальше он готов зайти.

— А вот и поставлю! А потом еще платье куплю! Беленькое, в рюшках и повторю совсем раннюю фотографию!

— О, ролевые игры — должно быть весело. — Я бы посмотрел на тебя в кружевах, — томно шепчет Шон и прикрывает глаза, трется щекой о живот.

Я фыркаю и глажу Шона по голове, тихо так сообщая:

— То есть, ты все же хочешь видеть меня в платье? Странно… Мне ты, например, больше нравишься просто без одежды.

— Ну, кружева я бы сорвал за минуту, но ведь тебе понравилось фото, — вытягивает руку и касается щеки, гладит кончиками пальцев. — Красивый, как сновидение.

Невольно улыбаюсь, наклоняюсь и целую его в губы, слышу свист крыльев и заливаюсь смехом. Диана ставит рядом с нами честно стыренную корзину для пикников.

— Посмотрим, что она украла?

— С твоей птицей мы не пропадем. А газеты приносить ее можно научить? Соседи обалдеют, — подтаскивает к нам корзину и открывает крышку.

Я заглядываю внутрь из-за плеча Шона: среди бутербродов, фруктов, сыра, лежит бутылка вина. Со вздохом разочарования вынимаю ее первой.

— Эх, с таблетками сочетать нельзя. Ну что, поужинаем, чем беркут послал? Представь, как кто-то уже обалдел: вышел на пикник, а еду сперли!

— Какими таблетками? — поворачивается ко мне, глядит встревоженно.

— Обезболивающее для руки и ребер и противовирусное, — отворачиваюсь. — Так положено, считается, что так меньше шансов получить ВИЧ, даже если у насильника он был. Через полгода нужно сдать анализы.

Шон тепло обнимает. Наверно в нашей ситуации это единственное что он может дать, ведь по другому сейчас ему не предложить мне ни себя, ни своих чувств. Поцелуй в кончик носа, в щеку и пьяняще чувственный в губы.

— Шон, — прижимаюсь ближе, — давай лучше забудем о таблетках, и ты попытаешься меня накормить крадеными продуктами, а я буду капризничать?

— Я часть всех сторон твоей жизни затрону и стану будильником, по которому ты пропьешь курс, — блин, какой же он упрямый. И милый. — Не прячься, лучше налетай на дармовую еду.

Шон берет бутерброд с сыром и курицей и сует мне в руки.

— И кто ест курицу с сыром? — достаю курицу из бутерброда и отдаю Диане. — Шон… Спасибо, для меня это важно.

Тихий вечер… Вот бы их было больше!

Шон