Гордый наш язык…

Пошив несомненно образовалось от глагола пошить — специальное слово портновского языка, оно появилось не раньше XVIII века у людей этой профессии, да еще не всегда и русских по национальности. Для них что порыв, что пошив, — все едино. Образование это искусственно и вторично, и это легко доказать на самом языке. Было в древности два вида страдательных причастий от подобных глаголов. Мыт, шит, брит — русские, а мовен, швен, бриен — церковные, книжные. Мытье, шитье и бритье — от первых, это по происхождению русские слова, разговорные слова. Порыв и прочие высокого слога пришли из книжной речи и в переносных своих значениях стали словами высокого смысла. Положение слова пошив в этой строгой системе двойственно. Корень — русский, а по форме тянется к высокому стилю, подражает ему. Прав А. Югов, возражавший тем, кто считает слово пошив «неграмотным», грамматически оно верно; но писатель заблуждается, полагая, что можно им пользоваться как исконно «русским», все-таки образовано оно по книжной модели. Слово это не литературное, между прочим и потому, что не встречается в классических текстах.

Можно понять и затруднения, связанные со словом мытье. Нынешние банщики, как правило, уже не моют своих клиентов, но в банях люди по-прежнему моются. Как поступит каждый из нас, если ему нужно написать объявление? Мытье — не подходит, помойка — не годится: совсем другое значение у этого слова.

Выручает то глубинное различие в языке, которое в нужный момент как бы всплывает в сознании и порождает невероятное слово помыв. Непривычно, однако выражает суть дела: в указанном учреждении можно помыться (это не результат), и мыться вы будете сами. Чувствуя грубоватость слова, начинают смягчать его привычными русскими суффиксами, облагораживая: «Помывка не более 45 минут» — уже благообразнее. Побрив или поныв (зуба), хотя и встречаются, пока не приняты, поскольку в парикмахерских все-таки бреют (бритье), а не бреются; зубная же боль возникает сама по себе, независимо от больного.

Разговорная речь гибка. Превратить глагольное слово в существительное ей очень просто. Вместо помыва — помывка, и русское слово готово. Правда, при этом оно чуть-чуть понижается по стилю — становится разговорным, с ехидцей, а иные слова и вовсе не подходят по смыслу корня: «людские отброски» (часто у Н. Шелгунова) не привились — отбросы; «мои пережитки за последние годы» (у П. Боборыкина) — тоже: переживания, потому что пережитки — совсем другое!

Многие современные имена когда-то были такими же, а теперь изменили свой стиль речи. Например, в 1860-х годах говорили не прическа, а куафюра, по-французски; прическа — действие причесывания, от причесать. Е. Н. Водовозова писала: «Мне некогда, крестная, тратить время на куафюры! Таня употребляет на свою прическу по часу и более…» Только непосредственная в своих высказываниях, принадлежавшая к демократическому кругу женщина могла так сказать в XIX веке. Сегодня и мы привыкли к простонародному слову прическа, которому в разговоре предшествовал причес — сравните начес, зачес.

В начале века Римский-Корсаков писал о «разучке пьесы» и «ночной разводке мостов» — оба выражения разговорные, но разучка стала для нас разучиванием, а разводка мостов осталась, и даже словари указывают это слово, не забыв отметить: разговорное. Официально и это действие именуется разведением мостов.

В двадцатые годы XIX века многие такие разговорные и просторечные выражения вошли в литературную речь и даже обогатились переносными значениями, то есть укоренились в нормативном языке, как будто всегда в нем были: перекличка, связка, спайка, смычка, прослойка, увязка, посылка и многое другое, но всегда с суффиксом имени, переводящим слово из глагола в существительное. Иные стали и философскими терминами, как, например, надстройка.

Правда, поначалу близость подобных слов к просторечию вынуждала их ютиться где-то в стороне от литературной речи, в сатирических куплетах, как вот у В. Лебедева-Кумача: усушка… утруска… провес… Но неприятие отдельного слова такого рода вовсе не порочит все остальные, те, которые достигли признания и известности. В этом движении новых слов, обусловленном старинным русским способом их создания, — утверждение в своих правах застенчивой Золушки, которая помаленьку оттесняет кичливых своих сестер — книжного происхождения слишком высокие слова.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Речевой этикет