Читаем Гордый наш язык… полностью

Сегодня здравствуйте — привычная для всех форма приветствия при встрече или свидании. Однако в прошлом она могла применяться и в прямо противоположных обстоятельствах — при прощании. Это ясно из значения корня слова: здоровья можно пожелать и при встрече и прощаясь.

Челом да здорово! — эта древняя формула прощания и сегодня кажется удачной. Кланяюсь да желаю здоровья! Официальные письма XVII века так и кончались: «А по сем здравствую, государь», — здороваюсь на прощанье, желаю здоровья.

А вот строки из стихов петербургского поэта В. Сосноры:

— Моя нарядная!Как бы там ни было —Здравствуй!

Поэт «оживляет» древний образ, заложенный в корне, — в прощании желает жизни и процветания. Разницы не было в былые времена: за встречей — прощанье, за прощаньем встречи, и дело не в формальном приветствии, а в пожелании хорошего. Поэтому-то в нашем сознании так часто соединяются вместе слова: Прощай! — До свидания! — Здравствуй! Хотя при этом, как заметил В. Шкловский, «Мы говорим здравствуйте, не думая о здоровье. Мы говорим прощай, не прося о прощении». Но с этим вряд ли можно согласиться; если, конечно, мы чувствуем заветные образы слова.

В древности пожелание простить равнозначно было другому — такому же высокому по смыслу: разрешить. Прощай, разреши, — и то и другое, но в разных оттенках, значило сними с меня вину — отпусти меня свободным, чтобы в дальнем пути я не чувствовал неудобство и горечь.

Прощайте, высокое по стилю слово, категорично. С начала XIX века в оборот входило и более мягкое по тону до свидания. В 40-е годы соревнование двух форм дошло до предела окончательного выбора: «Не хочу прощайте, лучше до свидания!» — выразил эту мысль писатель Е. П. Гребенка. К предпочтению этому пришли не сразу. В начале века письма заканчивали и так: «Прощайте, до свидания!» Как бы переводили старое пожелание на новое приветствие: простите — до встречи! Так и теперь говорят: «Всего вам доброго — до свидания!» — обязательно два, пожелание и привет вместе. Такова уж давняя русская традиция; как ни изменялись слова, ее суть остается той же.

Во всяком случае, такие слова несомненно лучше, чем те, какими прощается дядя Жора в книге С. Воронина «Время итогов»:

— До свидания, — сказал я.

— Дуй, — и вдруг протянул руку.

Слова привета все пришли из высокой книжной речи, в ней и сложились как средство общения. Может быть, оттого и возникает время от времени простое желание отойти от высокого слога, смягчить остроту прощания грубоватым простецким словом, вот как у дяди Жоры? Ну, что ж…

А вот злоупотреблять иностранными словами в минуту прощания вряд ли годится. Вообще по-русски сказать всегда лучше. За чужим словом чужие чувства, а русское слово и понятнее, и чувство в нем свое. Да, язык отражает не только тон мысли, но и чувство, а это и важно в момент общения. Только оно способно оправдать конкретную мысль и назначить ей цену.

Говорят все чаще: «Привет!». «Пока!». А то и добавят совсем непонятно: «Адью!», «Гуд бай!», «Чао!» Разве не ясно, в каком настроении человек и что он вообще за человек? Вполне. Даже русские по виду слова привет или пока — всего лишь переводы этих же французских, английских, итальянских выражений. Пока, например, возникло в годы первой мировой войны: «в известных кругах», — пишет современник, — как перевод немецкого einstweilen или французского a bien tot.

Русское слово встречи-прощанья не столь легковесно. Вздымалось оно из глубин народного духа веками, пока к XVIII веку не отлилось в уважительное и значительное: здравствуй — прощай, будь здоров — и прости!

Нужно только внимательным быть — не к слову, а к человеку тоже. «И в реальной жизни, — заметил К. С. Станиславский, — тоже встречается механическое произношение слов, например: „Здравствуйте, как вы поживаете?“ — „Ничего, слава богу“, или: „Прощайте, будьте здоровы!“ О чем думает человек, что он чувствует, пока произносит эти механические слова? Ничего не думает и ничего не чувствует, касающееся их сути».

И на этот раз мы убеждаемся: слово само по себе ничто. Смыслом и чувством его наполняют люди.

<p>«Пожалуйста!»</p>

В прошлом веке еще хорошо чувствовалось происхождение этого слова от пожалуй, то есть, строго говоря, подай — оборот, «который всегда состоял по просительной части», как определил его критик А. Б.

Верно, слово пожалуйста образовалось очень давно, но в законченном, современном виде пришло в литературную речь уже после Пушкина. С глубокой древности пользовались наши предки исконной формой повелительного наклонения: «А дом пожалуй продай!» — будь добр. Во множественном числе старую форму можно встретить и сегодня: «Пожалуйте в дом!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки