Читаем Гордый наш язык… полностью

Небезызвестный А. Б. тогда же высказался так: «Великолепно. Это наречие по своему буквальному значению относится к богатству и изяществу внешнему, осязательному (славянское — благолепие, велелепие). У нас же великолепный человек в смысле его нравственных качеств, великолепная идея, великолепная погода, великолепный свиной окорок, великолепный писатель — слышатся сплошь и рядом». Сказано в 1889 году, когда составлялся словарь Я. К. Грота. Но сегодня именно так мы и говорим, когда хотим выразить свое восхищение чем-то незаурядным.

Высшую степень одобрения выражало и слово замечательно, по словарям известное с 1809 года, любимое И. С. Тургеневым и Л. Н. Толстым. Вот и то недостающее звено, которого нам не хватало: прекрасно — замечательно — великолепно! Поставив их в этом ряду, мы сразу понимаем, почему Толстой не очень одобрительно отнесся к слову великолепно. Все три — книжные, пришедшие из высокого стиля речи, но по мере своего распространения они утрачивали связь с церковными словами, от которых образовались, стали совершенно русскими, даже разговорными. Уже словарь Ушакова, отметив слово великолепно как литературное, о двух других — замечательно и прекрасно — отозвался как о разговорных! Удивительно, как постепенно, но неуклонно, буквально на наших глазах, меняют свою окраску одни и те же слова: в середине XIX века слово великолепно — высокое слово разночинного класса, вынесенное из речи семинаристов. Мало-помалу слово меняет оттенки и в 1935 году, ко времени выхода словаря Ушакова, становится стилистически нейтральным. И одновременно, теснимые им, уходят в разговорную речь его синонимы, которые до него считались литературными словами.

А что же сегодня? Вот словарь Ожегова: «Великолепно — превосходно, отлично», — как разговорное слово; «Замечательно — исключительно», — без всяких помет, как особо «литературное» слово; прекрасно — сюда не относится вовсе; прекрасно в значении частицы, т. е. хорошо, да, ладно! Великолепно и замечательно поменялись местами, краски чуть-чуть приглушены, и на место победного великолепно пришло упругое, четкое по мысли замечательно. Замечательно то, что нужно заметить, что нельзя не заметить. «Может быть, замечательным называется человек, который замечает окружающих?» — задает вопрос писатель Б. Васильев. Вот и новая ассоциация, которую дарит нам время. Бесконечно в образах русское слово.

Всякое эмоциональное напряжение слов вызывает подобное усиление смысла. В ряду однозначных возникает все углубляющий понятие образ. Конечно — вполне безразлично, это в конце концов; непременно — неопределенно, но без всяких изменений, вполне возможно; обязательно — как личная обязанность сделать непременно. Обязательно — в середине XIX века было жаргонным словечком, его ввели в оборот столичные студенты; еще в одном из романов П. Д. Боборыкина его произносят слушательницы Бестужевских курсов, курсистки, «эмансипе», и автор слегка иронизирует над ними, над их речью.

Однако передовая молодежь 60-х годов XIX века понимала, что делает, и сегодня мы говорим уже на их «жаргоне»: не внешнюю красоту, не то, что кажется, признавая за суть, а личную меру ответственности — даже тогда, когда радуемся или обещаем.

Вот и логический конец всем нашим рядам, которые в речи разночинной молодежи прошлого века замкнули круги: …замечательно! …обязательно! …невероятно! …беспримерно!

Личные симпатии и социальные пристрастия в переборе слов с их особыми зарядами эмоций в конце концов углядели главный образ, который стоило сохранить в общепринятом термине. Эмоция социальной группы, сгустившись в понятийное ядро и став словом, связала это слово со всеми другими словами русского литературного языка. Выражаясь словами Льва Толстого, «успехи, сделанные в наш век, поразительны, удивительны, необычайны».

<p>Целиком и полностью</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки