Горе

Я зашел в дом, снял с себя верхнюю одежду и прошел в зал. За мной тихо ступал Лувр. На диване сидел Алексей, слабо откинувшись на спинку. В руках он медленно, не глядя, крутил бокал с алкоголем и не замечал, как капли спиртного напитка падают темными точками на мягкую мебель, портя ее первоначальный вид. На низеньком столе, стоящем посреди комнаты, расположились многочисленные бутылки. Громко играла музыка. Девушка не могла долго смотреть на это безобразие, хотя из всего мерзкого здесь были только Алексей и алкоголь. Я тихо уселся на кресло и стал всматриваться в лицо следователя. Щеки распухли, нос покраснел. Глаза застыли на потолке, не моргали, грудь высоко поднималась, задевая согнутую правую руку с бокалом. Все его тело было похоже на расслабленную свинью, лежащую в грязи и не осознающую, что через час ее тушку будут разделывать острым ножом или даже топором. Это животное, наслаждаясь больными лучами ламп желтого цвета, имитирующего Солнце, было откормлено и не подозревало, что вся эта роскошь не от богатой жизни, а от будущей смерти. Но я присмотрелся к его глазам. Они были серьезными и четкими. В них не присутствовало пьянство, не было тумана. Алексей, смотря в потолок, отверг свое поросячье тело и предался думам, погрузился в собственное мышление, не замечая ничего вокруг. Музыка помогала ему не слышать, потолок- не видеть, алкоголь- не чувствовать посторонних запахов. Образ свиньи сразу же разрушился. На лице из черт пьяного человека были только распухшие щеки и красный нос, однако четкие глаза, сжатые губы, иногда что-то безмолвно шептавшие, и еле шевелящиеся уши говорили о трезвости ума следователя. Он продолжал думать. Был на гране пропасти, однако продолжал думать, рассуждать, мыслить.

Лувр осторожно прошел мимо и сел на кресло-качалку напротив меня. Алексей не замечал никого. И только когда его бокал опустел и он решил вновь его наполнить, следовать заметил нас, и тут же в его глазах появилась размытость.

— А! Мистер Ридл! — он широко махнул рукой. — Вы, наконец, пришли сдаться и признаться в преступлении? Достойно похвалы! — следователь громко рассмеялся.

— Вы, я вижу, уже сдались, — сказал я тихо.

— Что? Ах, простите! Музыка! Совсем не замечаю шум. Помогает изолироваться от всего, сами понимаете. Сейчас выключу, — он неуклюже встал и кое-как дошел до проигрывателя, сел рядом с ним, да там и остался.

Музыка стихла. В комнате стало угнетающе тихо.

— Так о чем вы говорили? — спросил, сидя на полу, Алексей.

— Что вы знали о Ньепсе?

Он помолчал, зевнул и устремил свой взгляд на шкаф, стоящий позади меня.

— Совершенно ничего.

— Тогда откуда вы узнали про смерть Ньепса? Семья никому не говорила о данном происшествии, кроме своих близких родственников.

— О! Подловили, подловили! — он указал на меня пальцем и снова засмеялся.

— Вы связаны с семьей Ньепса, ведь так?

— Совершенно верно, мистер Ридл! Из вас бы вышел отличный детектив. Не хотите ли устроиться к нам? Тогда, может быть, я помогу вам замять документы вашего прошлого.

— Пожалуй, откажусь. Ваш далекий родственник дружил с Ньепсом?

— Вопрос за вопросом! — вздохнул Алексей и устало лег на пол, смотря в потолок. Вдруг пролетела, как скорый поезд, тишина, разделившая все на до и после. Смотря на пьяного следователя, мне просто хотелось молчать. Алексей сам разрушил созданную им тишину своим подавленным и тихим голосом. — Удивительно, как иногда все меняется в жизни. Тебе казалось, что есть смысл в твоих действиях, есть путь, чтобы идти, и никакие ветки и горы не мешают твоему бодрому шагу, а потом появляется тень, толкает тебя, и ты падаешь. Встаешь- ничего. Путь пропал, ветки окружили голову, шагнешь- пропасть. Так странно, что одна лишь тень несуществующего человека оборвала жизненный путь…, — следователь неожиданно громко засмеялся. Его грудь подпрыгивала и ударялась лопатками о холодный и твердый пол. — Мысль- грех, смысл- наказание. Не так ли, мистер Ридл?

Алексей взглянул на меня трезвыми глазами. На мои плечи вдруг упало что-то тяжелое. Я вглядывался в следователя, но не смог выдержать и минуты, отвернулся и посмотрел в окно.

— Вам же многое известно, да? — эти слова дались мне с трудом.

— Не так много, чтобы решить одно единственное дело, — послышался тяжелый вздох.

— Вы все еще так себя из-за него изводите?

— А что же поделать? — вдруг чувственно и горячо произнес следователь. — Это дело касается лично меня! Этот террорист должен быть пойман мной, а вместо этого остается один. Он ведь, как и я, вечно одинок. Мы с ним два одиноких человека, которые пытаются друг друга найти…

— Вы так в этом уверены?

— Абсолютно! Даже если на самом деле это не так, меня уже не разуверить. Если человек основывает свою теорию, то ему сложно от нее отречься. Когда он ищет взаимности, то в первом встречном от безысходности найдет спасение. Мы привыкли вешать ярлыки на тех, кто просто из милости протягивает руку помощи. А твоему спасителю это даром не надо… Это отчаяние. Ты настолько в безвыходном положении, что попросту насильно заставляешь мир повернуться в нужную тебе сторону.