Горе невинным

– Значит, вас не удивило, когда его арестовали за убийство? – спросил Калгари.

– Нет, откровенно говоря, я был удивлен. Не потому, что мысль об убийстве могла оказаться особенно отвратительной для Джеко. Он был из тех молодых людей, у которых нет совести, однако меня удивила манера совершенного им убийства. Ну конечно, я знаю о его буйном нраве и так далее. В детстве он нередко бросался на других детей, бил их какой-нибудь подвернувшейся под руку тяжелой игрушкой или деревяшкой. Однако объектом нападения обыкновенно служил ребенок послабее, и совершалось оно не столько в припадке слепой ярости, сколько для того, чтобы причинить боль или отнять что-то нужное для себя. От Джеко можно было ожидать убийства другого. Представим себе, что пара злоумышленников отправилась на дело, их застигла полиция, и тут Джеко сказал бы своему напарнику: «Врежь ему по башке, парень. Пусть получит свое. Пристрели его». Такие люди жаждут убийства, они готовы спровоцировать убийство, однако у них не хватает духа убить собственными руками. Так я сказал бы. Но теперь похоже, – добавил доктор, – что я оказался прав.

Артур посмотрел на ковер, настолько истертый, что невозможно было различить его узор.

– Я совершенно не представлял, – проговорил он наконец, – того, что меня ожидает. Я не понимал, что будет значить этот факт для остальных. Я не сообразил, что он может… что он должен…

Доктор едва заметно кивнул.

– Да. Похоже на то, не так ли? Похоже, что вам пришлось поставить этот вопрос перед всеми ними.

– Наверное, – сказал Калгари, – я пришел к вам для того, чтобы поговорить именно об этом. На посторонний взгляд, у всех остальных не было никакого обоснованного мотива для убийства.

– Это на первый взгляд, – согласился доктор. – Но если копнуть поглубже… о да, я думаю у кого-то из них могли найтись внушительные основания для подобного преступления.

– Почему? – спросил Артур.

– Вы по-прежнему считаете, что занимаетесь своим делом?

– Думаю, да. Не могу избавиться от этого чувства.

– Быть может, на вашем месте я ощущал бы то же самое… не знаю. Ну, я бы сказал, никто из них не мог ощущать себя самостоятельным. Пока была жива их мать – будем для удобства называть ее так. Она по-прежнему держала их надежной хваткой – причем всех.

– Каким образом?

– Она материально обеспечивала их. Причем обеспечивала весьма недурно. У нее имелся внушительный доход. Его делили между ними в определявшемся попечителями соотношении. И хотя сама миссис Эрджайл никогда не входила в состав попечителей, ее пожелания, сделанные при жизни, всегда исполнялись.

Помолчав некоторое время, он продолжил:

– В известной мере даже интересно, как все они пытались бежать. Как боролись за то, чтобы не оказаться втиснутыми в те рамки, которые она назначила им. Ибо она каждого помещала в определенные рамки… притом очень недурные рамки. Она хотела, чтобы у всех был хороший дом, хорошее образование, хорошее пособие и хороший старт в той профессии, которую она выбрала им. Она хотела обращаться с ними так, как если б они были ее собственными детьми, ее и Лео Эрджайла. Однако все они, конечно же, ими не были. Они были наделены совершенно иными инстинктами, чувствами, наклонностями и потребностями. Молодой Микки теперь торгует автомобилями. Эстер в той или иной степени сбежала из дома на сцену; влюбилась в весьма неподходящего типа и оказалась скверной актрисой. Ей пришлось вернуться домой. Вернуться и признать – a она не хотела признавать этого, – что мать ее была права. Мэри Дюрран во время войны настояла на том, чтобы выйти замуж за человека, против которого была настроена ее мать. За отважного и умного молодого человека, но полного простака в деловых вопросах. Потом он заболел полиомиелитом. В качестве выздоравливающего его привезли в «Солнечный мыс». Миссис Эрджайл настаивала на том, чтобы они поселились в доме насовсем. Муж уже было согласился, однако Мэри Дюрран стояла насмерть. Она хотела, чтобы у нее был свой собственный дом и собственный муж. Однако, если б не погибла мать, Мэри также сдалась бы.

Микки, другой мальчик, был постоянно озлоблен; он никак не мог смириться с тем, что собственная мать оставила его. Он переживал из-за этого ребенком и так и не сумел изжить эту боль. Думаю, что в сердце своем он всегда ненавидел приемную мать.

Теперь эта шведка-массажистка. Ей не нравилась миссис Эрджайл. Она любила детей и симпатизировала Лео. Миссис Эрджайл дарила ей многочисленные подарки, и она пыталась быть благодарной, но не могла победить себя. И все же я не думаю, чтобы антипатия заставила ее уложить свою благодетельницу на месте ударом кочерги. В конце концов, она-то могла в любой момент оставить дом. Что же касается Лео Эрджайла…

– Да. Так что же?