Горе невинным

– Что ж, – проговорил Лео, поднимаясь с места, – в конце концов, почему ты не вправе задать его? Ты – один из своих. И в данный момент твой вопрос, нельзя отрицать, весьма уместен. Наша семья, как ты выразился, создавалась не в обычной, определяемой законом манере. Мэри, твоя жена, была удочерена законным и официальным образом, однако прочие пришли к нам более неформальным путем. Джеко был сиротой, и его передала нам старая бабушка. Она погибла во время бомбардировки, и он остался у нас. Такая вот простая комбинация. Микки был незаконнорожденным. Его мать интересовали только мужчины. Она захотела получить с нас сто фунтов – и получила их. Что произошло с матерью Тины, мы так и не узнали. Она не написала дочери ни одного письма, не поинтересовалась ее судьбой после войны, и мы не сумели найти ее следов.

– A Эстер?

– Эстер тоже незаконнорожденная. Ее мать, молодая ирландка, работала в госпитале медсестрой. Отставив нам Эстер, она почти сразу вышла за американского солдата. Она умоляла нас взять себе ее ребенка, потому что не намеревалась рассказывать мужу о своей дочери. Так что в конце войны она отправилась в Штаты вместе со своим мужем, и больше мы о ней ничего не слышали.

– В известной мере за каждой из этих маленьких неприкаянных судеб стоит своя трагедия, – отозвался Филип.

– Да, – согласился Лео. – И как раз поэтому Рейчел относилась ко всем своим детям с такой сильной любовью. Она считала, что обязана внушить всем им, что они нужны нам… обязана дать им настоящий дом, стать для них настоящей матерью.

– Прекрасная была идея, – заметил Филип.

– Только… только она никогда не срабатывала так, как надеялась Рейчел, – продолжил Лео. – У нее был свой пунктик, более того – предмет глубокой веры. Она полагала, что кровь, наследственность ничего не значит. Но, как тебе известно, это не так. В собственных детях человека обыкновенно присутствует некая черта темперамента, некое чувство, которое ты узнаешь и понимаешь, не прибегая к словам. С приемными детьми эта связь отсутствует. Ты не способен инстинктивно понять, что творится у них в голове. И судишь их согласно собственным представлениям, собственным мыслям и чувствам, однако разум требует признать, что их собственные мысли и ощущения могут существенно отличаться от твоих.

– Надо полагать, вы с самого начала знали об этом, – проговорил Филип.

– Я предупреждал Рейчел, – сказал Лео, – но она, конечно же, мне не поверила. Она хотела, чтобы они стали ее собственными детьми.

– С моей точки зрения, Тина всегда была темной лошадкой. Быть может, потому, что она белая только наполовину. Вы знаете, кто был ее отцом?

– Насколько я представляю, какой-то моряк. Как будто индиец. Мать девочки, – сухо проговорил Лео, – ничего по этому поводу нам сказать не смогла.

– Никогда не знаешь, как она отреагирует и что думает. Она такая немногословная… – Помедлив, Филип задал вопрос: – Но что ей известно об этом деле? О чем она умалчивает?

Он заметил, что перебиравшая бумаги рука Лео Эрджайла замерла в воздухе. После недолгой паузы тот проговорил:

– Почему ты считаешь, что она не говорит всего, что знает?

– Позвольте, сэр, но это же достаточно очевидно.

– Для меня – нет, – отрезал Лео.

– Она что-то знает, – продолжил Филип. – Как вы считаете, не узнала ли она каким-то образом нечто опасное о конкретной персоне?

– Филип, прости меня за эти слова, но спекуляции на эту тему кажутся мне неразумными. Совсем нетрудно напридумывать.

– Вы советуете мне не интересоваться этим делом, сэр?

– А твое ли это дело, Филип?

– Вы о том, что я не полицейский?

– Да, я именно об этом. Полиция обязана делать свое дело. Это им положено проводить расследование.

– A вы не хотите вникать в него?

– Что, если я боюсь того, что может открыться? – проговорил Лео.

Рука Филипа от волнения сжала поручень кресла.

– Быть может, вы знаете, кто сделал это? – осторожно произнес он. – Так как, сэр?

– Нет.

Резкость и сила, прозвучавшие в сказанном Эрджайлом коротком слове, удивили Филипа.

– Нет, – ответил Лео, хлопнув ладонью по столу. Он внезапно сделался не тем хрупким, утонченным, ушедшим в себя кабинетным ученым, прекрасно знакомым Филипу. – Я не знаю, кто это сделал! Ты слышишь? Не знаю. Не имею малейшего представления. И не хочу… не хочу знать.

Глава 17

– И что же ты сейчас делаешь, Эстер, радость моя? – спросил Филип, кативший в своей коляске по коридору, на середине которого Эстер наполовину высунулась из окна. Вздрогнув, она выпрямилась и посмотрела на него.

– Ах, это ты…

– Наблюдаешь за вселенной или обдумываешь самоубийство? – поинтересовался Филип.

Девушка с негодованием посмотрела на него.

– С чего это ты решил говорить подобные вещи?

– Ну, ты явно обдумывала этот отчаянный шаг, – усмехнулся Филип. – Однако, Эстер, откровенно говоря, если ты действительно решилась покончить с собой, окно тебе не поможет. Слишком уж недалеко оно находится от земли. Подумай только, как будешь мучиться со сломанной рукой или ногой, так и не добившись благодатного забвения, о котором ты мечтаешь…