Один за другим покидали светила медицины роскошный особняк купца, пышно обставленный, но стылый и неуютный, и никто не мог с точностью сказать, что же всё — таки приключилось с его красавицей дочерью. Всё больше впадал в отчаяние Мортель, все слабее с каждой минутой становилась Диана.
Все эти бесполезные осмотры затянулись на неделю, пока в один из дней купцу не пришлось допустить к постели дочери врача, специализирующегося исключительно на заболеваниях сугубо женских. Осмотр занял не менее часа, за которые Мортель пережил, кажется, самые тяжелые минуты жизни за последнее время: как такое возможно, чтобы его ненаглядную Диану кто — то так бесстыдно разглядывал? Но нужно было проверить все варианты, и женское недомогание было последним из возможных.
Ожидание тянулось бесконечно, и вот опытный доктор вышел из покоев Дианы. Мортель — с растрепанными волосами, в мятой рубашке, вмиг словно постаревший — подбежал к врачу, хватая того за руки, умоляя сказать правду, какой бы ужасной та ни была.
— Она умирает? — Голос у несчастного отца треснувший, севший — он словно уже подготовился к самому худшему, намереваясь ради дочери пережить стоически все невзгоды.
Доктор, переминаясь с ноги на ногу, старался в глаза купца не смотреть, справедливо ожидая увидеть в них такую боль, которую сердце повидавшего на своем веку слишком многое может не вынести.
— Ну что вы молчите? Говорите же! На вас у меня была последняя надежда, не лишайте её несчастного отца.
Доктор проговорил, отведя взгляд серых глаз в сторону:
— Я даже не знаю, что сказать.
— В смысле? Все настолько плохо?
Доктор откашлялся и продолжил:
— Понимаете, я же слышал, что вы к ней никого из мужчин не пускали. Об этом все знают, кого ни спроси.
До Мортеля не сразу дошел смысл сказанного, а, наконец, вникнув, чуть не упал в обморок. Но последняя надежда ещё теплилась в сознании, удерживая в границах реальности.
— Никогда ни один мужчина не переступал порога моего дома. А если и был кто, то Диана никого из них не видела.
— В общем, смею Вас заверить, кто — то все — таки пробрался через все ваши барьеры. Ваша дочь, мистер Мортель, беременна и это верно так же, как то, что я стою сейчас перед Вами.
Мортель молчал долго, стараясь успокоиться и не наделать глупостей, о которых потом пожалеет. Сотни мыслей, одна кровожаднее другой, проносились в голове. Воспаленное долгими бессонными ночами сознание рисовало страшные картины. Набрав полную грудь воздуха, громко выдохнул и проговорил:
— Какая нелепость, — получилось глухо.
— Что Вы сказали?
— Доктор, какой срок?
— А, срок, — будто обрадовавшись чему-то, улыбнулся доктор. — Двенадцать недель.
— Три месяца? Я никуда не отлучался в то время… Как с ней это произошло? Она не рассказала?
Доктор несколько минут молчал, смотря себе под ноги, словно не смел посмотреть Мортелю в глаза. Потом все — таки решился, поднял взгляд и Мортель увидел в глазах визави какой-то непонятный огонёк. Недобрый огонёк.
— Она сама не слишком понимает, что с ней происходит — ваша дочь, по сути, ещё такой ребёнок, совершенно неопытна во всем, что касается человеческих взаимоотношений, а о любви и вовсе знает только из книг. Я пытался у неё узнать, как это произошло и главное, кто отец. Но она твердит только, что ни один мужчина к ней не прикасался, — закончив свою речь, доктор смущенно откашлялся.
— Но я не понимаю, от кого она беременна?
Доктор молчал, а Мортель вдруг понял, что это за блеск он увидел в глазах доктора — подозрение.
Нет, этого не может быть! Не может и все тут! Что-то здесь не так!
— Доктор, почему вы так смотрите на меня?
— Ну а как я должен смотреть, если всем давно известно, что к Вашей дочери никого не допускают, Вы следите за ней неустанно, она шагу без вашего ведома ступить не может. У вас в доме не бывает гостей, никто не останавливается здесь на постой. Люди давно уже шепчутся за вашей спиной, и я очень удивлен, что слухи эти ни разу до вас не доходили. А теперь Диана беременна и твердит, что никогда ни один мужчина к ней не приближался и на пушечный выстрел. Так что я должен думать? Сами задумайтесь над этой ситуацией, посмотрите на неё со стороны и вы поймёте меня.
— Вы можете думать все, что вашей душе угодно, но не в моем доме и не при мне! Выметайтесь отсюда, пока я ноги вам не переломал! — Мортель ухватил доктора за грудки и потащил к двери. Наверное, он никогда ещё не был настолько зол и растерян одновременно. Выпихнув доктора за дверь и громко хлопнув ею перед лицом ошарашенного мужчины, Мортель привалился спиной к стене и разрыдался — наверное, впервые в своей долгой и трудной жизни.