Горец. Чужие. Чернокнижник

Удивлению Рамиреса не было предела, он с интересом стал разбираться в мессиве прутьев и труб. Потом Санчес попытался освободиться и ненароком сбил дощечку с подписью. Учитель поднял упавший указатель и прочитал: «М. Гериц. 1952–1953 гг.». Расшифровав надпись как «Мак-Левуд Горец», Учитель едва не лишился дара речи:

— Если это скульптура, то ты действительно нелеп. Конор усмехнулся и помог Санчесу выбраться из «конструкции». Они снова закружились в грозном вихре. Оставалось по три укола до окончания боя. Оба снизили темп и успокоили дыхание. Беготня затягивалась. С трудом каждый из соперников набрал еще по очку.

Конор решил применить прием, освоенный им на Земле и наверняка незнакомый Рамиресу. При попытке Учителя атаковать он вдруг завертелся на месте, как волчок, быстро сделав два оборота вокруг собственной оси. Как и ожидал Мак-Левуд, Рамирес растерялся. Горца научили этому фокусу французы. Секрет был прост: психологически сопернику по тренировочному бою тяжело заставить себя рубить вращающегося противника, возникает рефлекторное торможение, оружие опускается к ноге. Напарник ждет, когда прекратится вращение. Рамирес, как и предполагал Мак-Левуд, застыл. Остановив «волчок», Конор отбил клинок и рубанул со всего размаху.

Рамирес, используя последний шанс выиграть партию, бросился к лестнице. Мак-Левуд почувствовал, что не желает проигрывать ни за что на свете. Как лев, бросился он на соперника, заставил его остановиться. Отбивая град ударов, Рамирес оступился. Тут же его шею к ступенькам прижал острый клинок. Мак-Левуд выиграл игру — второй раз за всё время.

— Помни, Мак-Левуд, ведь ты сам позвал меня.

Горец вслушался в себя. Ведь был, был — он не мог отрицать — момент, когда он хотел убить Рамиреса. Долгая ссылка могла закончится. Противник был беззащитен. Он никогда бы не простил себе потом смерти Учителя! Мак-Левуд без сожаления опустил меч, они с Рамиресом обнялись после долгой разлуки.

Конор с веселым удивлением рассматривал Санчеса. Хорош… Давно ли на Земле воплотился, а уже костюм наимоднейший, и одеколоном за версту разит, и следы помады на белоснежной рубашке какая-то женщина успела оставить при трогательном прощании. Да, Учитель не любит менять свои привычки.

Отыскав в баре запыленные бутылки «Иеровоам» с любимым «Шато-Лафитом» Рамиреса, Мак-Левуд наполнил бокалы. Оглядевшись, Луизы мужчины на лестнице не обнаружили. Как только женщина убедилась, что опасность её Конору не грозит, она вспомнила о своей растрепанной прическе, помятом во время сна платьице — и умчалась в спальню.

Подняв бокалы, Рамирес и Мак-Левуд секунду пристально вглядывались друг в друга:

— За волшебство!

— Хорошо!

Отпив глоток, Учитель благодарно заметил:

— Все-таки приятно, что за эти годы что-то прекрасное все-таки осталось.

Конор, увидев спускающуюся по лестнице Луизу, замер. Да, ему всегда везло с женщинами. Луиза в гардеробе отыскала вечернеё платье Бренды. Она в нем выглядела неповторимо. Горец представил Луизе Санчеса:

— Это мой старый друг Рамирес. Друг и Учитель.

— Как неожиданно встретить прекрасную женщину.

— Это Луиза Маркес…

Рамирес уже торопился с двумя бокалами в руках к даме, и, дабы охладить его пыл, Конор добавил:

— Вообще-то её разыскивает полиция.

Но Рамиреса, конечно, это не могло остановить. Побежденный в бою на мечах, он отыгрывался теперь предупредительной любезностью, в которой Конор далеко отставал от своего наставника.

— Вот уж не думал, что у полиции может быть хороший вкус.

— Я так понимаю, вы знакомы очень давно, — Мак-Левуд подумал, что многолетняя жизнь в террористическом подполье женщину не красит. Командирские нотки в голосе Луизы исчезнут, пожалуй, не ранеё чем через полгода. Пока с этим придется мириться.

Конор с Санчесом переглянулись: что ж, придется пока уступать этому террористу в юбке:

— Кажется, целую вечность…

Луиза продолжала допрос, теперь терзая Рамиреса:

— А вы тоже… Ну…

— Боюсь, что да.

Все трое весело засмеялись. Мак-Левуд пригласил жестом всех к столу.

После ужина Рамирес пожелал принять ванну и попросил свежую прессу. «Давно ли из шестнадцатого столетия, а уже к газетам пристрастился», — с сочувствием подумал Мак-Левуд. Он отдал Санчесу левую из трех стопок выписываемых газет.

Помолодевший после душа Учитель вышел и налил себе бокальчик «Шато-Лафита». Неторопливо прогуливаясь по комнатам, он отыскал Конора в его рабочем кабинете. Подойдя к окну и показывая на струящийся сверху сероватый свет, изредка вспыхивающий далекими зарницами уходящей грозы, тоном леворадикальных обозревателей Рамирес заворчал:

— Мак-Левуд! И ты создал это чудовище? Зачем?

Конор оторвался от расчетов, отпил апельсиновый сок и подумал: «Надо было дать ему официальную прессу Корпорации из правой стопки».

— Это было необходимо в то время.

— Ну, конечно… Всегда что-то делаешь с определенное целью, а потом это приносит зло в мир.