Яна сидела перед большим зеркалом и аккуратно снимала макияж при помощи салфеток. С каждым движением с лица сходил слой темного тонального крема, обнажая светлую кожу. Черные стрелки смывались особенно тяжело, потому что накладывала их Яна в несколько приемов и при помощи нескольких же средств – глаза должны быть самым выразительным, что есть на лице, и только глаза должны притягивать к себе взгляды тех, кто приходил на ее сеансы. Только глаза – удлиненные черными стрелками, с черными же линзами, делавшими их еще более страшными, бездонными, как омут в местном озере, к которому боялись подходить даже старожилы и о котором рассказывали много жутких сказок.
Яна же в самый первый приезд в Гнилую Топь нырнула в черную воду и долго лежала на спине, раскинув руки и глядя в синее-синее небо без единого облака. Стоял июльский зной, над омутом жужжала целая туча каких-то мерзких насекомых, в густых зарослях, окружавших озеро, нестерпимо громко стрекотали кузнечики. Пахло травой и почему-то медом, верхушки деревьев чуть шевелились, по воде буквально рядом с Яной скользили водомерки – все это наполняло ее душу покоем, которого там давно не было. Давно – с того самого момента, как она увидела мертвое тело Игоря, скорчившееся на полу ее дома в Листвяково. Яна плохо помнила, что произошло потом: как ее сперва вывели к шлагбауму, установленному на въезде в поселок, как потом отпустили и она, не совсем понимая, куда и зачем идет, двинулась назад, туда, где жили ее последователи и где больше не было Игоря.
Если бы не Клавдия Васильевна, верная помощница, заменившая Яне и мать, и бухгалтера, и управляющую всеми делами, то неизвестно, как сложилась бы дальнейшая жизнь. Но Клавдия Васильевна, успевшая оценить масштабы бедствия и нанесенный ущерб, прикинула, как действовать и что делать, чтобы избежать ненужных встреч с представителями правоохранительных органов, и сразу развила бурную деятельность. С собой они забрали только водителя Ваню да Игнатьича – хромого мужика, выполнявшего при Клавдии Васильевне роль завхоза. Ценные вещи быстро погрузили в «Соболь», дом заперли и подожгли. Два барака на отшибе поселка, где содержались рабы «Согласия», так и остались стоять запертыми, но Клавдия Васильевна уверенно объяснила совершенно невменяемой в тот момент Яне, что «пришлые», те, кто устроил в поселке этот погром, непременно вернутся и освободят их.
– Вы же понимаете, Прозревшая, что это были не просто случайные люди, это были сотрудники полиции, – втолковывала она, гладя волосы лежавшей у нее на коленях Яны, – и они наверняка нашли эти бараки, значит, и людей найдут. Они обязательно вернутся.
– Мне только этого греха на душу не хватало – чтобы примкнувшие умерли в бараках голодной смертью, – простонала Яна.
– С ними все будет в порядке. А нам нужно думать, как дальше жить, что делать. Столько трудов – и все прахом, – запричитала Клавдия Васильевна. – Куда теперь-то?
С переднего сиденья повернулся Игнатьич:
– Прозревшая… я это… вот что думаю… родич у меня живет на Алтае, деревенька маленькая, заброшенная, всего три дома осталось. Живут старики и старухи, молодых нет. Может, туда пока?
– Ох, не знаю… простонала Яна, – ничего я не знаю, не знаю…
Но прагматичная Клавдия Васильевна тут же ухватилась за мысль, подкинутую Игнатьичем:
– А что? Он ведь дело говорит, Прозревшая! Поживем сколько-то, оглядимся, да и вы отдохнете. Там природа, воздух… Все равно нам пока затихнуть нужно, залечь. Деньги на жизнь есть, а дальше видно будет. Вы оклемаетесь, а там посмотрим.
И Яна, у которой в голове все перемешалось, безвольно кивнула соглашаясь.
Так они оказались в Гнилой Топи, где действительно было всего три жилых дома, семеро стариков и две улицы полуразвалившихся строений, некогда бывших усадьбами. Клавдия Васильевна с Игнатьичем по-хозяйски обошли их все, выбрали наиболее пригодный для жилья, хоть и нуждавшийся, как и остальные, в капитальном ремонте, и велели Ване загонять «Соболь» во двор. Игнатьич хоть и хромал на ногу, однако руками владел отменно, любая деревенская работа у него спорилась, и при помощи Вани и двух старичков покрепче он сперва поправил забор и ворота, а затем принялся за ремонт дома. Клавдия Васильевна тоже развила бурную деятельность: выскоблила все внутри, отмыла окна, чудом уцелевшие за столько лет разрухи, смоталась в ближайший городок за всем необходимым для ремонта. И вскоре дом начал принимать вид жилого, а в огороде, до этого заросшем бурьяном и осотом, появились грядки и картофельное поле.
Яна же все это время пребывала в прострации, бродила по двору как сомнамбула, а если выходила за ворота, то пугала своим отсутствующим видом четырех старушек – местных жительниц, с которыми Клавдия Васильевна уже наладила отношения.