– Помню или нет – одно тебе обещаю: никто из вас всех ни в одном витке событий не изменяет себе. Других не держу.
Встречается со мной взглядом – или он гениальный актёр, или это всё-таки правда. Но вопросы всё равно остаются:
– Никак не могу понять, почему людей не стало в два раза меньше! Мы же выжгли всю сеть. Только скажи честно!
– Потому что переписалась вся история. В каждой секунде прошлого зашита возможность наделать сколько хочешь новых людей. И эта шарманка мне уже поднадоела, эх… И потому, что ты не знаешь точно, сколько их было, а мы в Матрице. Ага. И чёрт знает почему ещё. Этими расчётами займусь позже.
Телефон на столе светится уведомлением. Эрик выходит в прихожую, хлопает там дверьми, возится – вроде роняет пластиковые плечики. И – возвращается с Владимиром.
Я откусываю оставшийся с красного бока фрагмент яблока и угрожающе жую:
– Вечеринка у нас вообще-то завтра. И тебя не приглашали.
– А мне не требуется приглашение.
Для наглядности он хватает из вазы мандарин, одним движением освобождает его от кожуры, разламывает на две части, отправляет их по очереди в рот и яростно сминает зубами.
Буравлюсь зрачками в его зрачки – трудноуловимые пятнышки в карих радужках. А то я не знаю, что стоит за этим хроническим сопротивлением среде. А то он не знает, что это очевидно. Но кое-что стало понятно только сейчас. «Не надейся, что кто-то загнётся следом. Я не дам» – не просто звучало как утешение. Это и было утешением. И даже обещанием.
Кладу огрызок на пустую тарелку, сползаю со стула и одной рукой хватаю Владимира за локоть, а другой исхитряюсь погладить по голове. Он ненамного выше меня – и увернуться не так легко. Волосы жёсткие – будто нейлоновый парик. Он фыркает мне в висок – то ли усмехается, то ли выдыхает.
Отпускаю его:
– Вова, я всё равно это скажу: приходи когда угодно, и завтра тоже. Эрик, так что в итоге с сетью? Мы свободны? Надолго?
– Свободны. Но не очень надолго. Я пока не могу сжечь всю сеть на планете, и она так или иначе регенерирует. – Ныряет в холодильник, шуршит упаковками, закрывает дверцу, разворачивается и касается моего плеча. – А ты забыла купить сметану, так что я сейчас мигом…
– Я сама!
И убегаю, пока никто не поймал.
***
Выворачиваюсь из «Ленты» с большим пакетом – кроме сметаны, куча попыток всех порадовать. Кто его знает, правда, что любит Вова… Может, рыбу фугу или живых осьминогов… Хотя, наверное, у Эрика все любят борщ. Кто не любит, получает балалайкой по голове.
– Здравствуйте, – вторгается в мои мысли вкрадчивый женский голос.
Бежевое пальто и буклированное кепи. Кто-то из соседей вроде. Плохо запомнила их лица.
А если нет? Вот и проверим, как научил всем известный шеф непойми какой секретной службы.
Молчу и смотрю прямо на неё. Она пожимает плечами, отворачивается и проходит мимо.
Сегодня пятое ноября, но уже пахнет снегом. Будто сквозит зимой через ткань этой самой Матрицы… Как через чистую, выстиранную к празднику, занавеску.
Я прибавляю шагу. И ещё. И бегу. И бегу вприпрыжку.
Не знаю, надолго ли мы свободны. Не знаю, сможем ли мы вообще победить. Но как я могла подумать, что когда-нибудь позволю себе смириться?
И не важно, во что ты играешь. Важно – с кем. Потому что мы не ищем правду. Правды нет. Мы ищем тех, с кем получится сыграться.
Полустёртая зебра. На красный.
За угол – во двор.
По утоптанному снегу наискось – под арку.
И во всех моих окнах горит свет.