Горячая точка

Но я тепло прощаюсь и с теми, кто мне здесь нравился, и с теми, к кому был равнодушен.

Отходной, ребята, не будет.

Всем удачи.

Я иду по вечернему городу, не обращая внимания на удивлённые взгляды, насмешки и откровенную похоть. Я, конечно, фиксирую всё это отдалённым уголком сознания, но людское любопытство протекает мимо. Вдыхаю запах приближающейся осени — сырость, прель и горький дым.

Запах дыма у меня теперь всегда ассоциируется с Романом. Не знаю, почему. Может, потому что война тоже имеет запах дыма со сладковатым привкусом человеческой крови.

Если бы я мог.

Если бы я мог — я стал бы твоей бронёй, любимый.

Такой бронёй, которая защитит от любой пули.

Но любовь, какой бы сильной она ни была, пока не знает подобного волшебства. И я вынужден надеяться только на твою магию, Ведьмак. Надеяться и бояться до нервной дрожи.

Проклятое «а если» застряло занозой в моём сознании.

Расскажи мне о смерти,

мой маленький принц,

или будем молчать

всю ночь до утра…

Слушая проколотых

бабочек крик,

или глядя с тоской

мертвым птицам в глаза…

Эта песня «Flёur» навязчиво крутится в моей голове, с тех пор, как я её услышал.

Расскажи мне о смерти, мой маленький принц.

Расскажи мне о смерти. Только не о своей.

У меня дома гость. Кто-то совсем недавно здесь курил жуткие сигареты, которые могут пробрать до печёнок. Это может быть только один человек.

Унимая враз забившееся сердце, захожу в квартиру, говорю:

— Привет, Ведьмак.

В ответ — тишина.

В комнате по-вечернему сумрачно. Я улавливаю слабый запах спиртного, различаю смутный силуэт у окна. Хочу зажечь свет, но Рома останавливает меня:

— Не надо.

Бросаю сумку на пол, подхожу к нему, утыкаюсь лицом в шею сзади. Он вздрагивает.

— Ну и по какому поводу праздник?

Я хочу обнять его, но он отстраняет мои руки. Вежливо и настойчиво.

— Рома, что случилось?

Он поворачивается ко мне. В сумерках его лицо кажется призрачным. Только блестят серые глаза. Тоже мне, тень отца Гамлета.

— Ничего особенного. У тебя как? Что-то ты поздновато…

— Да вот наконец-то дали вольную. Теперь я свободный гражданин Рима.

Гражданин Ромы. Подданный Ромы.

Он смотрит на меня как-то странно.

Чёрт, в последнее время я не могу уловить всех нюансов его поведения. А мне иногда так хочется забраться в его мозг, знать все его мысли, знать чувства, знать радости и печали, иногда я ловлю себя на мысли, что даже хочу стать Ведьмаком.

— А я, кажется, добровольно попал в рабство.

Что-то внутри меня начинает дрожать.

— Как это?

Он криво усмехается.

— Я уезжаю, Влад. Завербовался тут на одну работку.

— Какую ещё работку? — тупо переспрашиваю я.

— Неважно.

Ведьмак внезапно притягивает меня к себе, прижимает так, что кости трещат. Он никогда не умел соизмерять нежность и силу.

— Рома, — сдавленно говорю. — Куда ты опять вляпался?

— Я уезжаю, Влад, — повторяет он. — Не знаю, надолго или нет. Возможно, навсегда.

Он проводит ладонью по моему бедру и тут же отдёргивает руку, будто обжёгшись.

— Ты что, в юбке?!

— Это килт.

Он вдруг начинает хохотать, и мне не нравится его смех. Ведьмак никогда так не смеялся — напряжённо, почти истерически. Пьяный смех человека на грани нервного срыва.

— Килт… — почти всхлипывает Ведьмак. — Господи, Влад, я никогда в своей жизни не встречал таких чудаков на букву М. Ты что, Дунканом Маклаудом заделался? Выебнуться захотел?

— Ну тебе же можно Ведьмаком?

Он резко обрывает смех и, обхватив мой затылок, нетерпеливо присасывается к моим губам. Да, квасил он много и долго. В паху разливается сладкая истома, член набухает, но я сейчас не настроен на любовные утехи. Я отталкиваю его язык своим, но только сильнее его раззадориваю, упираюсь ладонями в железобетонную грудь.

Навсегда, — пульсирует в моём мозге кошмарное слово.

Навсегда.

«Я уезжаю навсегда».

Наконец, я высвобождаюсь из его объятий.

— Что значит — навсегда, Рома?

— Ты мне ещё истерику закати, как баба, — он холодно и совсем трезво смотрит на меня. — Я не знаю. Но тебе придётся это пережить.

— А тебе?

— Ну, это ты же меня любишь. Тебе будет труднее.

Это похоже на пощёчину.

Я не верю тебе, Ведьмак. Ни единому твоему слову. Потому что если бы…

Ничего бы не было, Ведьмак. Я тебя знаю.

— Хорошо, — смиренно соглашаюсь я. — Хорошо, я тебя люблю, ты меня нет. Но скажи ради всего святого, Рома, куда ты уезжаешь? Что за работа?

— С каких пор ты стал почитать святое, педик?

И это я тоже проглатываю. Требовательно смотрю на него.

Ждите ответа.

Наконец, Ведьмак сдаётся:

— Во Францию. Больше тебе знать не положено.

Франция… Беспокойное селение в горах или спокойная сытая Франция — разницы никакой, если и там, и там ты рискуешь поймать пулю. Если и там, и там я не смогу быть рядом.

— Я поеду с тобой.

— Нет, — отрезает он. — Вот уж кого мне там не хватало, так это тебя.

— Поверь, я тебя не напрягу. Я даже согласен встречаться раз в неделю, раз в месяц, чёрт тебя подери, но только быть рядом.

В моём голосе появляются умоляющие нотки, но мне похрену. Если он попросит меня поползать перед ним на коленях — я поползаю. Наступлю на горло собственной гордыне, не переломлюсь.

Ведьмак хмурится, будто над чем-то размышляя.