Горящие огни

— Господи Боже! Этот разбойник меня уморит. Рехнулся, что ли? Приспичило ему! Разве можно сейчас есть мороженое, бесстыдник ты этакий? Ведь ты только что ел мясо![19]

— Какое там мясо! Я уж про него и забыл!

— Что-что? Нет, вы только посмотрите, бедные заброшенные дети! Бедняжечки! Я их голодом морю! Сожрал три котлеты, а потом…

— Да хватит тебе причитать. Завелась до завтра! А мороженщик сейчас уйдет…

— Подумаешь, важность — мороженщик! Будь он неладен… Сбивает с пути еврейских детей… Где ребе? Счастье твое, что его здесь нет, уж он бы взгрел тебя палкой! Так бы все это поганое мороженое и растаяло…

— Вкусное мороженое! Сладкое мороженое!

Абрашка весь извелся. Что делать?

— У него мороженое не из молока! — Он пробует сыграть на добрых чувствах. — Хая! Я тебе помогу месить тесто — только скажи, достану из погреба огурцы, квашеную капусту…

— Осчастливил! Да что ты ко мне прицепился? Где я тебе возьму денег?

Абрашка почувствовал, что голос Шаи помягчал.

— Неужто пяти копеек от рынка не осталось? Тебе что, маминых денег жалко?

— А по-твоему, мамины деньги — это пустяки? Можно их швырять в окно? А как мне вечером перед ней отчитываться?

— Вкусное мороженое! Сладкое мороженое! — не унимается мороженщик.

— Да что за негодник! Отстанешь ты от меня или нет? Всю душу вымотал! На, грабитель!.. — Не переставая ворчать, Хая достает из-под юбки кошелек. — Ох, нечистая пища! Нечистая пища!..

ИЗГНАНИЕ КВАСНОГО

Скоро Пасха. Весь дом как натянутая струна.

— Здесь помыла? А в том углу? Как следует протри полки. На-ка, постели пасхальные салфетки. — Хая дергает всех, кто подвернется под руку.

— А ты, Саша, — кричит она православной горничной, — иди прочь со своей мукой! В погреб неси! Будете с Иваном есть там!

Последние блюда из-под квасного запихиваются в темный шкаф. Весь год вся эта утварь была у Шаи в ходу, а теперь она видеть ее не хочет, ногами отпихивает: вдруг тревожно замирает белое пятнышко — не мука ли?

— Где же отец? Скорей бы пришел и сжег все эти крохи… — Хая прячет в шкаф противень. Пусть не оскорбляет глаз. — Беда с этим квасным! Никак от него не избавишься! Дети! Разве ребе не велел вам вывернуть карманы? Чего же вы ждете? Скоро папа будет жечь остатки хлеба.

И Хая обшаривает нас.

— Ай! Щекотно! Карман мне оторвешь!

Вычистить за один раз все карманы — дело нелегкое. Ведь мы целый год, дома и на улице, складывали туда что попало. У кого больше крошек?

— Тихо! Папа идет!

Скорей привести карманы в порядок!

Папа пришел жечь квасное. Мир всем! Вид у него строгий, как будто он должен отыскать что-то очень важное.

Широкополая черная шляпа бросает тень на лицо. Ему дают зажженную свечу. Огненный язычок высвечивает бледные черты.

— Где метелка? — шепчет он.

Дети молча идут за отцом. Со свечой и метелкой из перьев в одной руке и деревянной ложкой в другой он обходит все подоконники все углы, хоть их только что выскребли. Открывает книжный шкаф, перебирает священные книги будто туда что-то запрятали. И вдруг ему попадается хлебная крошка укрывшаяся от большой чистки.

Свеча радостно вспыхивает — можно подумать, нашли сокровище.

Папа собирает все крошки, ссыпает их на бумажку и бросает, как жертву, в зев раскаленной печки. Огонь охватывает бумажный фунтик. И вместе с пожирающим остатки квасного пламенем разгораются папины глаза.

— Слава Богу! — облегченно вздыхает Хая. — К Пасхе все очищено!

ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПАСХЕ

Первая жертва пасхальной лихорадки — наша толстая кухарка Хая.

Она принимается носиться выпучив глаза сразу после Пурима. Тусклых будней она не замечает, поглощенная одной заботой: соблюсти весь обряд Пасхи.

Суета начинается с самого утра. Хая гонит нас из столовой.

— Ну-ка дети, хватит рассиживаться! Быстро доедайте и марш отсюда! Маляры пришли!

— Маляры уже? Да ты знаешь когда Пасха? До тех пор еще Мессия успеет прийти! — огрызаются братья.

— Вот именно! Для Мессии и надо все побелить и покрасить! А вы бы чем языком молоть, лучше помог ли бы отодвинуть шкафы.

— Шкафы?

И всего-то? Какие пустяки! Ай да Хая — а больше ничего не придумала? Да их с места не сдвинуть!

Мы толкаем шкаф все вместе и он начинает поддаваться. Там внутри висят вперемешку черные костюмы и платья, папина шуба, мамино лисье манто, точнее — ротонда. Длинные ворсинки меха щекочут и покалывают другую одежду. При каждом толчке шкаф скрипит, стонет и оставляет белые царапины на паркете.

— Ай! Остановитесь, хватит! — кричит один из братьев.

— Видишь Хая, что случилось по твоей милости? Ножка подкосилась. Как теперь будем двигать обратно?

— Господи помилуй, я то что могу сделать? Надо же переклеить обои!

— Ты бы сходила спросила у раввина! Может, надо отодвигать не шкафы, а стены?

Братья берутся за следующий шкаф.

— Ишь, умник сыскался, да молоко-то на губах не обсохло. Ничего-ничего! У меня в одной пятке ума побольше, чем в ваших дурных головах, вместе взятых. У раввина спросить, как же! Надо бы у него сперва спросить, как это в еврейском доме заводятся такие безбожники!

— Ну, все! Хая завелась! Пошли… Идем в город, посмотрим, как пекут мацу!