– Он замыслил кое-что похуже, – ответил я. – Он хочет поглотить мой дух – и дух Гелиоса – и превратиться в нового бога солнца.
– Разве другие олимпийцы ему позволят? – ощетинилась Колючая Груша.
– Олимпийцы, – горько проговорил я, – позволили Зевсу лишить меня сил и швырнуть на Землю. Считайте, полдела они за Калигулу сделали. Они не станут вмешиваться. Вместо этого они, как обычно, будут ждать, пока герои все исправят. Если Калигула станет новым богом солнца – я исчезну. Навсегда. Вот зачем Медее понадобился Горящий Лабиринт. Это огромная кастрюля, чтобы приготовить суп из богов солнца.
Мэг сморщила нос:
– Гадость.
На этот раз я был полностью с ней согласен.
Джошуа, который, скрестив руки, стоял в тени, сказал:
– Значит, нашу Землю опустошает пламя Гелиоса?
Я развел руками:
– Ну, смертные тоже добавляют проблем. Загрязнение окружающей среды и изменение климата – дела серьезные, но да – Горящий Лабиринт стал последней каплей. Всё, что осталось от титана Гелиоса, мечется по части Лабиринта, простирающейся под Южной Калифорнией, и постепенно превращает эту землю в огненную пустошь.
Агава прижала руку к испещренному шрамами лицу. Она подняла на меня взгляд – такой же колючий, как ее ожерелье.
– А если у Медеи всё получится, то Калигула получит всю силу? И тогда огонь в Лабиринте утихнет и прекратит нас убивать?
Никогда не считал кактусы жестокими, но остальные дриады посмотрели на меня так, словно были готовы перевязать меня ленточкой, снабдить огромной открыткой с надписью «КАЛИГУЛЕ ОТ ПРИРОДЫ» и оставить у императора под дверью.
– Ребята, это не поможет, – возразил Гроувер. – Из-за Калигулы мы оказались в этом кошмаре. Ему наплевать на духов природы. И вы правда хотите наделить его силой настоящего бога солнца?!
Дриады загомонили, нехотя соглашаясь. Я решил, что нужно обязательно послать Гроуверу красивую открытку на День козла.
– Тогда что же нам делать? – спросила Мелли. – Я не хочу, чтобы мой сын рос в выжженной пустоши.
Мэг сняла очки:
– Мы убьем Калигулу.
Было жутко слышать, как двенадцатилетняя девочка столь буднично говорит об убийстве. Еще более жутко было то, что мне хотелось с ней согласиться.
– Мэг, – сказал я, – возможно, это никому не под силу. Ты же помнишь Коммода. Он был самым слабым из императоров, но нам едва удалось изгнать его из Индианаполиса. Калигула куда могущественней, он практически неуязвим.
– Ну и что? – пробормотала она. – Он обидел папу. Из-за него случилось… все это, – она обвела рукой Цистерну.
– Что значит «все это»? – спросил Джошуа.
Мэг бросила на меня взгляд, в котором читалось «Разбирайся сам».
И я снова рассказал о том, что узнал из воспоминаний Мэг: об Аэйталесе, каким он был когда-то; о юридических и финансовых проблемах, в которые попал Филлип Маккаффри, потому что Калигула хотел положить конец его работе; о том, что Мэг с отцом пришлось бежать за мгновения до того, как их дом взорвался.
Джошуа нахмурился:
– В первой теплице действительно рос кактус сагуаро по имени Геркулес. Один из немногих, кто уцелел в пожаре. Он был стар и вынослив: ожоги все время болели, но он изо всех сил цеплялся за жизнь. Помню, он рассказывал о маленькой девочке, которая жила в этом доме. Говорил, что ждет, когда она вернется. – Джошуа изумленно уставился на Мэг: – Так это он тебя ждал?!
Мэг смахнула со щеки слезу:
– Он не выжил?
Джошуа покачал головой:
– Умер несколько лет назад. Мне жаль.
Агава взяла Мэг за руку.
– Твой отец был великим героем, – сказала она. – Несомненно, он изо всех сил старался помочь растениям.
– Он был… ботаником, – Мэг произнесла это слово так, будто только что его вспомнила.
Дриады склонили головы. Хедж и Гроувер сняли шапки.
– Интересно, над чем же работал твой отец, – проговорила Пайпер, – и что это за светящиеся семена. Как там Медея тебя назвала? Потомок Племнея?
Все дриады как одна изумленно вскрикнули.
– Племнея?! – переспросила Реба. – Того самого Племнея?! Даже в Аргентине о нем знают!
Я удивленно уставился на нее:
– Правда?!
Колючая Груша фыркнула:
– Да ладно тебе, Аполлон! Ты же бог! Как ты можешь не знать великого героя Племнея?!
– Э-э… – Мне хотелось свалить вину на ненадежную человеческую память, но я был уверен, что не слышал этого имени, даже когда был богом. – Каких чудовищ он истребил?
Алоэ отпрянула, словно боялась оказаться на линии огня, когда в меня полетят шипы разъяренных дриад.
– Аполлон, богу врачевания полагается знать такие вещи, – с упреком сказала Реба.
– Ну да, конечно, – согласился я. – Но… э-э… кто же все-таки…
– Как обычно, – проворчала Груша. – Убийц веками прославляют как героев. А садоводов не помнит никто. Кроме духов природы.
– Племней был греческим царем, – объяснила Агава. – Это был благородный человек, вот только на детях его лежало проклятье. Стоило его ребенку заплакать – как он тут же умирал.
Я не знал, как это связано с благородством, но из вежливости кивнул:
– И что случилось дальше?