Горят огни

— Нет, Константин Леонидович! Это вы не хотите понимать! Староанглийский язык — это, простите, Шекспир! «Джейн Эйр» продается во всех книжных магазинах. Нет, вы серьезно думаете, что люди будут покупать ту книгу, которую даже не смогут прочитать?! Это не староанглийский язык, это — средневековые методы преподавания! — я грозно, как мне показалось, нависла над учителем и в сердцах даже стукнула многострадальной книгой по учительскому столу. Черт, надеюсь, он не нажалуется директору: только этого мне не хватало сейчас. Хотя о чем я, что и кому он может рассказать?

— Ладно, Снегирева, — абсолютно ровным тоном произнес классный. — Не срывай мне занятие, будь добра, садись на место. После урока останешься, попробуешь исправить свою двойку.

Так, а вот это мне уже не нравится. Исправить двойку — ладно, да плевала я на оценки, все равно учеба никогда не была моей сильной стороной, за исключением нескольких предметов. Меня больше напрягает то, что остаться надо после урока, а урок, насколько я помню, последний; после него час перерыва, и только потом приходит вторая смена. Целый, мать его, час. Мама, роди меня обратно, я ведь знаю, ты не можешь меня сейчас не слышать. Нервно дожидаясь звонка за своей партой, я вдруг поняла, что оставаться мне вовсе не обязательно: пусть учитель-мучитель спокойно рисует мне «пару», и я свободна, словно птица в небесах,¹ или, как любит добавлять Таля, как сопля в полете. Одна оценка ни на что не повлияет, тем более, что это даже не выпускной класс.

Надеюсь, после урока он меня оставил исключительно ради того, чтобы я исправила двойку? Тут вообще не должно быть ничего личного, мы же в школе. «Но ты ведь и сама не лучше, Снегирева, вспомни вчерашнее», — участливо подсказал внутренний голос. После двух школьных дней я уже и сама стала называть себя маминой фамилией, что очень меня удивило: я не думала, что так быстро привыкну, да и что вообще когда-нибудь смогу. А то, что было вчера, остается вчера. Если бы я знала, что рядом со мной в автобусе ехал мой учитель, то я бы, не задумываясь, послала его подальше от греха, кто знает, чем это все могло бы закончиться. Хотя господи, кому ты, Снегирева, врешь? Конечно, все было бы точно так же, за исключением того, что к своей ученице — да и к сестре друга — он и сам бы ни за что не полез.

Невесть откуда появилось желание морально уничтожить не только Костика, который оставил меня после урока, но вообще всех и каждого, и я в страхе проглотила еще одну таблетку успокоительного: скоро должна подействовать. Я ведь совсем не такая, я терпеть не могу конфликты, но зато люблю ромашки и одуванчики, танцевать под дождем и ездить на пикники с родителями. Впрочем, последнего уже никогда не будет, но мне до сих пор сложно смириться.

— Снегирева, помнится, я попросил тебя остаться, — послышался голос прямо за моей спиной.

— Ставьте два, Константин Леонидович, мне надо идти, — сказала я, даже не оборачиваясь, пока мысленно молилась, чтобы мой план сработал.

— Нет, ты останешься, — спокойно ответил он. — Я твой учитель, поэтому мне решать, — значит, теперь вот так?

Я резко развернулась, демонстративно прошла мимо мучителя, уселась на парту и закинула ногу за ногу. Да уж, в коротком платье сидеть в таком положении оказалось жутко неудобно: мягкая ткань задралась чуть ли не до трусов, и и мне пришлось подавить удушающую неловкость. Ладно на стуле, когда под партой все равно ничего не видно, а тут — просто ужас, но мое природное упрямство не разрешало мне сесть по-человечески куда положено. А этот гад сидит и смотрит, и зачем только он так открыто пялится? Хоть бы постеснялся, мерзавец. Блин, а если… Черт, нет, надо гнать прочь такие мысли. Надеюсь, Костик не подумает, что я решила его соблазнить, это ведь невозможно, хотя, признаться, очень хочется. Вообще-то, мой план был именно таким, но вчера вечером я не подозревала, что мне будет настолько неловко. Я даже подумать не могла, что парень не станет отводить взгляд: я планировала довести его до заикания. Таля рассказывала, что раньше я легко проворачивала подобные трюки.

— Константин Леонидович?

— М?

— Так чего ради вы оставили меня после уроков здесь, может, я пойду? Меня дома ждут, — попросила я.

— Так, Снегирева! Я тебе сказал — сиди, вот и сиди давай, не мешай работать!

Учитель все еще молча пожирал глазами мои ноги, да так, что мне невольно захотелось их спрятать. Прекрасная у него работа, конечно, пялиться на несовершеннолетних учениц. Хотя если вспомнить количество его пересдач в универе, удивительно, что он вообще появляется на этой самой работе. От его взгляда становилось не по себе, хотелось спрятаться подальше, но вместе с этим что-то держало меня на месте и не давало даже пошевелиться.

— Константин Леонидович?

— Что тебе опять?