Совершившаяся в ней перемена, расслабление и преждевременное торжество, мешали вернуться к спокойной выверенной манере игры, недавно приносившей успех. Новый банкомет, к которому все в легкой шуточной манере обращались, как к пану Калинскому, любезно улыбаясь и подмигивая, забирал на свой край стола все новые и новые трофеи. Жекки не замечая того, теряла последнюю выдержку. "Чертовы триста рублей, чертово платье, чертов Грег, чтоб ему было пусто... проклятье..." - звучало в ней обрывками куда более сильных волнений.
Она нашла в себе силы встать из-за стола только, когда у нее осталось две розовых фишки по сто рублей и две белых - по пятьдесят. Это было меньше того, с чем она вышла из дома. С этим тяжкими, почти нищенскими, ошметками своего былого состояния, она побрела наобум, еще не зная, куда собственно ей хотелось идти. Наверное, никуда. Хотелось ничего не видеть, не слышать. Хотелось исчезнуть совсем, или забыться так, чтобы ничто ничем не напоминало об ее гибели. Да, теперь она ясно видела, что погибла навсегда, безвозвратно. Никольское перейдет к банку, а из банка попадет прямиком в цепкие руки Грега с компанией. Потом к этим спекулянтам явятся щедрые покупатели из казенных ведомств. Лес вырубят, придут подрядчики, начнется строительство и от дорогого ее сердцу мира в считанные месяцы не останется ничего. Жекки упала на подвернувшийся ей стул, и, всхлипывая, полезла в сумочку за платком. Слезы заливали ее лицо. Облизывая рот, она чувствовала их горьковато-соленый вкус. В носу обильно хлюпало, в горле щипало, и вся она растеклась и поплыла безудержной талой слякотью.
- Не желаете ли воды или лимонаду? - предложил вдруг участливый голос, повисая у нее над вздрагивающими плечами. - У нас есть восхитительный оранж. Очень освежает.
Жекки оглянулась на голос, на окружавшие ее предметы и поняла, что сидит за столиком в буфете. Чуть поодаль какие-то люди, посматривая на нее, тянули коньяк из низких бокалов. Рядом возился давешний белобрысый парень, который совсем недавно, а на самом деле целую вечность назад, подал ей стакан с водой.
- Нет, прошу вас, - сказала она, подавляя всхлипы, - принесите мне... - Она посмотрела поверх соседнего столика, - тоже... принесите мне коньяку.
Коньяк появился, и Жекки не без отвращения глотнула коричневатой жидкости. Ледяной пламень оборвал ей дыхание. Выдохнув его из себя, она почувствовала внутри приятное горьковатое тепло. Стало как-то легче, мрак гибельной пропасти надежно заволокло отдаляющей все пеленой, и Жекки поняла, что еще не все потеряно.
Опустошив бокал, она встала и, не замечая своей пошатывающейся походки, направилась обратно в игорный зал. Пан Калинский все еще держал банк. Видно, ему везло. Жекки подошла, сказав, что желает снова вступить в игру.
Пан Калинский любезной улыбкой поощрил ее в этом похвальном намерении. Две розовые фишки были сразу же выставлены на стол и проиграны. Следующая ставка в пятьдесят рублей принесла выигрыш. Затем Жекки выиграла еще пятьдесят рублей. Ей почудилось, что ветер удачи снова наполнил парус, и, ободряемая этим слабым порывом, снова поставила на карту весь свой доход. Первой пришла тройка червей, потом бубновая пятерка, следующей девятка треф.
Любому мало-мальски разумному человеку было понятно, что на этом следовало поставить точку. Расклад, в общем-то, не был заведомо проигрышным и вполне мог принести хоть и скромные, но необходимые полторы сотни рублей. Но что-то так и подмывало Жекки не слушаться этого разумного голоса. Выпитый коньяк отметал напрочь всякие холодные расчеты. Она попросила еще карту. Пиковый король, выскользнув из ее пальцев, презрительно усмехнулся из-под черной ниточки усов. "Опять он, так я и знала... как будто без него я уж не могла срезаться", - Жекки с ненавистью отпихнула от себя проигранные фишки.
Повернувшись спиной к улыбающемуся пану Калинскому, она пошла, слегка качаясь на высоких каблучках, отлично понимая, что теперь все пропало уже окончательно и бесповоротно. Она сама, своими руками погубила и себя, и то, что было ей дороже всех вместе взятых денег.
Ватные ноги направили ее по известному им маршруту. В буфете толпилось уже немало людей. Многие с любопытством стали оглядываться на Жекки. Она ни на кого не обращала внимания. Потеряв равновесие, шумно навалилась на стойку и потребовала себе коньяку. Горьковатый огонь снова захлестнул ее приятным теплом, отодвинув куда-то далеко давящее камнем отчаянье. Она пила, позабыв о том, что вообще-то коньяк тоже стоит денег. В сумочке, между платком, круглой пудреницей и браунингом завалялась всего одна белая фишка. Жекки было уже слишком все равно, чтобы задумываться о таких пустяках.