Горицвет. Лесной роман. Часть 1.(СИ)

Потом она видела, как из ее пальцев на зеленое сукно высыпается целый звездопад разноцветных кружочков. Ее всю сотрясало от дрожи, от тягостного ожидания того, что вот-вот должно разрешиться. Со страхом и надеждой она открывала первую карту. Это была шестерка. Следующая, упавшая рядом с ее рукой тоже была шестеркой. Сердце в груди стонало. Ну вот, сейчас, сейчас, все и решится... Осталось совсем чуть-чуть... Нужно приготовиться... Жекки медленно приподняла атласный уголок третьей карты. Черное опущенное сердечко заполнило ее целиком. Она испуганно дернула рукой. Из-под пальцев выскользнула, поднимаясь куда-то высоко вверх и вырастая на лету в нечто огромное, знакомая темная фигура, осененная колыхающейся пурпурной мантией с горностаевыми мехами.

Над чернеющей головой в окутавшей ее мгле, вздымалась корона из соединенных в одну цепь золотых трилистников. Овеянная мантией грудь, отливала вороненой сталью доспехов. Матовая тень ровно пополам рассекала бледное замкнутое лицо, очерчивая его тонкий профиль. Лицо начало стремительно расти, словно бы приближаясь вместе с окутавшей его мглой. Сердцу стало страшно и сладостно.

Сначала Жекки уловила пахнувший на нее терпкий аромат, затем легкое шершавое прикосновение короткой щетины к своим губам, затем увидела заполнившие собой все вокруг бездонные, как окружавшая их тьма, глаза, мерцающие кварцевым блеском. Она охнула сквозь сон и очнулась.

XLIX

Было тихо и сумрачно. Она лежала на диване в совершенно незнакомой комнате, укутанная шерстяным пледом. Под головой мягко прогибалась диванная подушка с кисточками. Узкая розоватая полоса света лилась через приоткрытую дверь, прорезая прямым лучом узорчатые квадратики паркета, и разделяя по диагонали маленький коврик перед диваном. За дверью, в освещенной комнате слышалось равномерное тиканье тяжелых, очевидно, напольных часов, и еще какое-то, пока неуловимое, движение.

Жекки приподнялась и села, опустив ноги. "Интересно, где это я?" Ее немного подташнивало, голова больше не кружилась. Виски и затылок стягивала пульсирующая боль. От одного мутного воспоминания о том, что с ней творилось в игорном доме, особенно в буфете, становилось дурно. Во рту стояла такая жуткая сушь, что она готова была напиться прямо из лужи. Жекки встала и пошла на свет.

С трудом разлепляя непослушные веки, жмурясь от бьющего прямо по глазам, яркого огня электрических ламп, она различила обшитые деревянными панелями стены, темные драпировки на окнах, кожаную мебель. Сизая пелена табачного дыма стелилась над письменным столом. Зеленое сукно столешницы, придавало бы ему буквальное сходство с игральным, если бы не массивные письменные принадлежности, да несколько раскрытых книг, лежавших одна на другой поверх разбросанных в беспорядке бумаг. Развернутая простыня "Биржевых ведомостей" с видом царствующей здесь особы свободно свешивалась над левым краем стола. Жекки заглянула сквозь дымную поволоку, и ахнула, как будто снова очутилась во сне. На нее смотрели все те же черные, как бездна глаза. Только теперь их оживлял какой-то, прямо-таки безудержно веселящийся, адский пламень.

- Дорогая моя, - сказал Грег, вынув изо рта сигару, но, даже не приподнявшись над креслом, в котором он лениво развалился, просматривая газетные колонки. - По-моему, вы встали слишком рано. Сейчас еще только три часа.

- О, господи... - со стоном проронила Жекки, опускаясь на что-то мягкое. Кажется, диванную подушку. У нее так больно сдавило затылок, что она чуть не вскрикнула.

- ... следовательно, вы проспали всего только пятьдесят семь минут.

- Что же это за... - Жекки остановилась, с трудом поворачивая прилипающий к гортани язык, - словом, где я ... то есть, где мы находимся?

Грег тихо засмеялся, потушил в пепельнице дымящуюся сигару. Жекки только теперь поняла, как чудовищно прозвучал ее вопрос. Сглотнув слизистый горький комок слюны, она перехватила рукой горло, больно заскрежетавшее от слишком сухой смазки.

Неторопливо поднявшись и, также неторопливо на ходу вдевая руки в пиджачные рукава, Грег подошел к угловому шкафу, вынул оттуда пузатую бутылку и небольшой, тоже пузатый, бокал на коротенькой ножке. Наполнив бокал до половины, он небрежно, чуть не расплескав содержимое, поставил его на край письменного стола.

- Пейте, - сказал он, обходя стол по пути к своему креслу.

Во всем, что он сейчас делал, в том, как медленно передвигался по кабинету, как вяло и неохотно цедил слова, Жекки чувствовала вызывающее пренебрежение к себе. Пренебрежение сквозило во всем, кроме выражения его бесновато смеющихся глаз. Конечно, в ответ на подобное обращение следовало просто встать и молча уйти. Но, во-первых, Жекки умирала от жажды, во-вторых, у нее раскалывалась голова, а в-третьих, она абсолютно не знала, куда она могла бы уйти отсюда, потому что еще толком не поняла, где очутилась. Пришлось униженно подняться, подойти к столу и, взяв бокал под немилосердно сверлящим ее взглядом, пригубить драгоценной жидкости.