Горицвет. лесной роман. Часть 2(СИ)

Поручик Малиновский, не зная чему приписать столь диковинную радость, просиявшую на лицах обеих дам, сцепленных с ним в одной связке, не мог не испытывать ничего, кроме удовольствия. Он еще не был уверен, в чем состоит главная причина его удовольствия, но уже не мог спокойно видеть каштановый локон, выбившийся из прически Жекки. Правда, ее милое безразличие после расставания с Сомнихиными стало уж очень заметным. Наполненные дымчатой влагой глаза, перестав излучать прежнее магнетическое сияние, в котором ему мнилось что-то искусственное, стали смотреть просто и уверенно. Тонкая рука в лайковой перчатке, опиравшаяся о его руку, потеряла трепетную весомость. И вся ее фигура, наполнившись какой-то не ощутимой прежде легкостью, словно бы ненароком отодвинулась и обособилась от него. Если бы не благодарное тепло, расточаемое старшей из сестер, он, пожалуй, уже совсем скоро обиделся бы. И все же для всех троих с определенной минуты прогулка по Бульвару превратилась в обычный воскресный променад.

Повстречавшаяся вскоре чета Пеструхиных, - теперь они шли в обратном направлении, - почтительно остановилась, и кроткий добряк Пеструхин, оглаживая пышные усы, заметил, глядя прямо на Жекки, "какой теплый выдался денек". В этом с ним все, безусловно, согласились. Другие гуляющие, проходившие по аллее, так же стали довольно часто останавливаться, здороваясь. На многих знакомых лицах вновь появились улыбки. Впрочем, остались и исключения.

Представители купеческой партии все до одного проявили твердую непреклонность. Даже после того, как Жекки удалось привлечь на свою сторону полковника Петровского, неспешно проходившего по аллее вместе с женой и дочерью-гимназисткой.

Полковник был еще одним из тех добропорядочных горожан, кого Жекки могла бы невзначай обрадовать общими воспоминаниями о Вилке. Она запомнила его, выходившим из заведения Жужу, как раз в тот момент, когда хотела укрыться в темном палисаднике, где позднее столкнулась с сальным господином. Но осоловевший полицмейстер был занят тогда взгромождением своего обмякшего тела в пролетку, подъехавшую прямо к крыльцу борделя. Он видел Жекки лишь мельком, как и она, но впечатление от этой встречи у них остались, очевидно, одинаковые, что и обнаружилось теперь, когда они столкнулись лицом к лицу на Бульваре.

Полицмейстер первым проявил чудеса галантности. Он почему-то наотрез отказался следовать резкому тону жены, принадлежавшей к кружку Беклемишевой, и ни на секунду не позволил ей выступить с возражениями. Он сам вел весь разговор, обращаясь попеременно то к Елене Павловне, то к Жекки, и даже с Малиновским раскланялся чуть ли не по-товарищески. Эта беседа, длилась не больше пяти минут, но произвела на инскую "знать" еще более неизгладимое впечатление, чем разговор мадам Аболешевой с председателем судебной палаты.

Вслед за полковником, благонамерение которого освещалось его должностью, бродящее по Бульвару трио - Жекки, Елена Павловна и поручик - окончательно влилось в общий поток. Холодная непримиримость "бородачей" теперь отдавала всего лишь недоразумением, хотя по-прежнему и задевала за живое обеих сестер. "Да, Малышка рассчитала все верно, - думала Елена Павловна, - я не зря на нее полагалась. Теперь ее только осуждают, и то - почти все за глаза; к этому ей не привыкать. В сущности, ее положение вернулось к прежнему, не завидному, но с нас пока и этого довольно. Она сможет преспокойно бывать в городе, а я смогу спокойно смотреть людям в глаза".

Между тем, внешние впечатления, подавленные недавними страхами, медленно оживали. Солнечные пятна, падавшие сквозь легкие просветы зелено-золотистых липовых крон на дорожку аллеи, изредка переливались от коротких порывов ветра, приносившего с реки запах осеннего простора и свежести. Сонная сухая листва, шурша под ногами, благоухала и нежилась, как все живое, нагретое неугасающим щедрым теплом. И весь Бульвар с его древесно-солнечными сводами, будто бы отлитыми из мягкого янтаря, и доносимая сверху блеклая даль уходящего неба, проступавшая между густыми сплетеньями липовых ветвей, и тягучая, вязкая грусть сухих листьев, неизменно падавших под ноги снова, и снова, и шуршащая этими листьями праздная толпа, и однообразно-монотонные звуки чем-то похожих, повторяемых вальсов, долетавшие с набережной, - все это вновь вызывало спонтанные чувства, волнуя или успокаивая. И всем этим снова можно было дышать безтревожно, почти с благодарностью.

XV