Горизонт событий

Но Надю бессмысленно теперь спрашивать про высокие деревья в саду или птенцов, по отношению к прошлому она обнаруживает полную безучастность... Когда-то, девочкой, взахлеб рассказывала Асе о Волге, о бабушкиных куртинах и клумбах, о плавучих островах и подводных реках, о ветрах и подледном лове, о человеке с уставшими глазами, и обе они собирались сбежать из дома — Надя к бабушке, Ася к папе... Теперь ничего не помнит. Названия пароходов? Не помню. Какие были затоны? Не помню. Не в ладах с богиней Клио. Макиавелли хоть сейчас процитирует, а маршрут от Москвы до Нижнего — не помню. В каком году организовали пароходство «Кавказ и Меркурий»? Не помню. Что-то произошло с феноменальной памятью. Когда России предложили присоединиться к Флорентийской унии? Когда произошло восстание чомпи? Не помню, не помню, цифры ускользают из памяти. Когда флотилия Наполеона уплыла с Эльбы и когда высадилась в порту Жуан? Не помню. Лучше бы продолжала учиться лингвистике, может, тогда Клио не сыграла бы с ней злой шутки. Преподаватель-семиолог в ней души не чаял и говорил, что у Нади выдающиеся способности.

«Ты что-то хотела мне сказать?» — удивленная тем, что Ася увела ее в другую комнату, спросила Надя. Ася собиралась ее успокоить, но раздражение пересилило. «Ты-то зачем выслушиваешь этот бред, — набросилась она на Надю. — Ладно я — я вынуждена принимать гостей. Тебе зачем это словоблудие? Нил давно понял цену этим ребяткам, даже с Аркашей общаться перестал. Мало тебе клинической шизофрении в школе? Не пойму я тебя, Надя!..»

Надя некоторое время смотрела на нее пустыми глазами. Слышит ли она меня, промелькнуло в голове у Аси. Она и вправду сумасшедшая или притворяется? Тут Надя заговорила хорошо поставленным голосом, как на уроке: «Между людьми не существует такой удобной и тесной связи, как между пирамидоном и головной болью. Мои ученики тоже частенько несут чушь, но я прислушиваюсь не к тому, что они говорят, а к тому, что в них. Что говорит ими. Какая ситуация на самом деле движет их речь. Быстро ты забыла уроки Владимира Максимовича... Я не писатель, чтобы патетизировать типическое, да и в наше время не стоит этим заниматься. На нынешнюю боль нет другого пирамидона, как личный контакт с людьми, какую бы форму он ни принимал. Зря ты ушла из школы. Я понимаю, на Новодевичьем кладбище тихо, пошлость дождем ушла в землю, и культура как-никак чирикает твоим голоском... А кто будет учить детей? Взрослым им уже поздно будет рассказывать про Зеркальный зал в Версале или собрание тканей Сигизмунда Августа в Вавельском замке. А сейчас, пока Слава показывает границы нашей родины на картофельном пюре с котлетами, простые учителя нужны больше, чем экскурсоводы. Пока детки слушают мои байки, они еще не пропали для культуры, в том числе и для твоего смиренного кладбища». — «В каком году войско Карла Восьмого перешло через Альпы?..» — с невольной иронией в голосе поинтересовалась Ася.

В знаменитой картине французского режиссера Аньеса Варды «Клео от пяти до семи» рассказывается о женщине, которая вдруг узнала, что неизлечимо больна. Зритель оказывается свидетелем ее поступков и передвижений по улицам города в течение первых двух часов после того, как она услышала диагноз, ему интересно поведение Клео. Минута экранного времени равна минуте времени реального. Режиссер показывает маршрут Клео, который — согласно контракту — и его собственность тоже. Камера скользит по асфальту, вывеске бистро, телефонной кабине, Вандомской колонне. Все, что попадает в поле зрения Клео, озарено предчувствием смерти. Неорганизованный кадр, в котором мелькает полголовы, покачивание, переброска камеры или оптики создают впечатление репортажа, ведущегося с места события. Именно благодаря этой маленькой хитрости зритель начинает сопереживать Клео, вместе с тем сохраняя для себя самое драгоценное — принцип невмешательства.