Читаем Горизонт событий полностью

То здесь, то там разворачивались митинги, и крохотный пятачок земли в Лужниках или возле памятника Юрию Долгорукому должен был заполниться штатной фигурой пенсионера Анатолия Лузгина в разношенных башмаках, с потертым ремешком фотоаппарата через плечо. Стояние на площадях, имевшее место почти во всех городах и весях, установило между людьми такое же равенство, как осень меж деревьев; с человека легкой осенней листвой слетал возраст, образование, рабочий стаж, заслуги и регалии, и даже ораторы, пользуясь импровизированной трибуной, не возмущали этого равенства. Они трогательно, по-человечески зависели от каждого в толпе, в том числе и от Анатолия. Нигде он не был нужен, из родной деревни его выкатили волны водохранилища, из родной семьи презрение жены вытеснило в крохотную конурку, в родном коллективе справляли дружеские пирушки без него, но здесь — здесь он нужен, сюда его зазывают голоса со знакомыми интонациями, как на ярмарку в Мологе, они любят его, хотят его, полагаются на него как на разумного человека, спрашивают даже его совета.


Этот пятачок на асфальте, на бордюре или утоптанной лужайке сделался личным местом Анатолия, а соседи по пятачку — его мимолетными друзьями. Ничего не зная об Анатолии, они верили, что его журналистский блокнот, в который он заносит речи людей, и в самом деле имеет какую-то ценность. Стены домов еще не покинули красные с белыми буквами полотнища, но алое мало-помалу разбавлялось цветом морской волны и зеленой весны, как будто марены растительного происхождения из кошенили уже не доставало, а техника пастели неуклонно развивалась, и уже не находилось подходящего дьявола, которого в средние века догадливые торговцы мареной, чтобы дискредитировать конкурирующую лазурь, изображали голубым... Голубой дьявол родился в результате торговой войны, развязанной мареной против лазури. Погода благоприятствовала демократам, а коммунисты проводили свои митинги под зонтами. Анатолий присутствовал и на их митингах, вооружась старым черным зонтом, потому что ему было жалко людей, к которым даже облака были настроены оппозиционно, но они ему нравились меньше.


Повсюду говорили правду. И на Красной площади, и на спуске к Москве-реке, и перед Лужниками, и у памятника Маяковскому, от правды кружилась голова, тогда как от бывшей неправды она не кружилась. Старики со своей бывшей неправдой старились на митингах, бледнели, хватались за сердце, убывали на «скорой помощи», погребались в Кремлевской стене. Не столько правда боролась с кривдой, сколько молодые со стариками, заевшими их молодость, так что она в конце концов стала не совсем молодой, но все же моложе стариков... Опыты с дрозофилами и крысами, проводимые в Италии, показали, что недостаток пищи и изменение температурного режима кодируют белок, сходный с инсулиновым рецептором человека, что увеличивает продолжительность их жизни, так что новая оттепель оказалась весьма кстати и недостаток пищи тоже. Все это поведал Анатолию старый генетик, сосед по скамейке на Пушкинской площади, и он занес это в свой неизменный блокнот. Речь шла, как всегда, о теле, о запасном пути природы на случай потепления из-за озоновых дыр, о застрявшей в Москве оттепели; о теле же шла речь на Манежной, где требовали выноса тела... Очкастая бухгалтерша, с которой Анатолий на демократическом митинге нес плакат «Борис-ты-прав!», объяснила ему, что бой за тело Патрокла разыгрался вследствие роста цен на фоне не приносящей прибыли продукции и доведенного до ручки сельского хозяйства, и эту версию Анатолий занес в свой блокнот. Но когда на следующий день он вместе с пожилой учительницей на Красной площади держал плакат «Мы хотим жить в СССР», она поведала Анатолию, что все происходящее сводится к следующему: пока внимание общества привлечено к крысам с их закодированным белком, в тайной лаборатории под названием ГКИ составляется расписание поездов, уносящих наши заводы, фабрики, пашни, леса и полезные ископаемые на запад, тогда как навстречу нашим поездам мчатся составы с радиоактивными отходами для малообеспеченных слоев населения Крайнего Севера и Камчатки.

И все было правдой: и про крыс, и про сельское хозяйство, и про отходы. Поезда летят со скоростью выпущенной из лука стрелы с запада на восток, с востока на запад, туда едет военное оборудование и научные лаборатории с мозгом нации и румяные дети учиться в заграничных колледжах, а оттуда некто с гитарой, выкрашенный лазурной краской в целях дискриминации морской волны, и куриные ноги во льду, — обещанное нетленное бессмертие, причитающееся нам по завещанию Николая Ивановича, — на своих, собственных и мокрых, у Анатолия скоро не станет сил стоять на заветном пятачке в Лужниках.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза