Горизонт событий

...Где-то высоко-высоко в небе над Анатолием в переговорных устройствах парили чужие голоса, пересекая заоблачное пространство во всех направлениях, растекались по телефонным проводам... Как поделить шесть соток, когда их только шесть! Но под смородой и облепихой, этажом ниже — любовь к родному пепелищу и отеческим гробам, еще ниже — культурный слой с перунами и даждь-богами, духами воды, земли и огня, под ними — бункеры для спасения от ядерной войны и глухие подземные тюрьмы, ниже — плети проводов испорченного телефона, оплетшие военные дегтяри и шмайсеры, под ними — скифские глиняные таблички, которые подпирают бивни мамонта, украшенные гиацинтом, навевающим сон, и серым агатом от лунатизма, а на самом дне, между мантией и оливиновым поясом, огромные залежи нефти, удачно замаскированные облепихой и смородой... О них и идет речь с высоты спутников и космических станций, но пока эти речи по испорченному телефону дойдут до земли, они очищаются от нефти и, прибитые почти к самой земной поверхности, на уровень развевающегося самодельного плаката «Ржев», который бодро несет Анатолий, звучат как «демократия» или «защита от демократии».

Анатолий как раз вышел защищать «защиту». Ему дали подержать плакат «Ржев», и он вцепился в самодельное древко, как матрос в мачту корабля, отгребая от опостылевшей смороды, под которой спит вечным сном коза Званка.

Землю ласковой волной заливает бабье лето. Плакат парусит на ветру, несмотря на проделанные в нем аэродинамические дырки, Анатолий плечом к плечу с новыми молодыми друзьями шагает по Садовому кольцу. Нежный возраст, которому высокие голоса обеспечивают рост костяка и мышц. Ребята отбрасывают с дороги милицейские щиты, железные барьеры, легковушки с выбитыми стеклами... Анатолий смотрит в глазок ФЭДа и видит только фрагмент крепостной стены с надувными милиционерами, из которых выходит воздух, часть лубяной избушки и угол балкона — на нем стоит русский народный хор из Фрязино в сарафанах и кокошниках и поет «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина»... В чем проблема? Рябину с дубом разделяет проезжая дорога, по которой с ревом ползут бэтээры, а деревца стоят, каждое на своей стороне, с перепачканной мазутом листвой. У одного — янтарные сережки, у другого — желуди в детских панамках, оба распяты на обочине проезжей части, но зато посреди грохота и злого скрежета моторов можно шелестеть листьями, обмениваться птицами... Анатолий со своим плакатом плавно перетекает в крестный ход, который выносит его на костерки на площади, карнавальные костры, освещающие угол балкона. Он мирно дремлет у туристской палатки, накрытый флагом, как князь Андрей, и просыпается от настойчивого голоса: «Опомнитесь! Разойдитесь!..»

Все голоса, витавшие в небе, спланировали вдруг в один динамик, децибелы рвут воздух на части, как контрабас курфюрста Саксонского. Оставив плакат, Анатолий мелкой старческой рысью обегает новую колонну и сует в протянутые руки листовку: «Все, кто может, встаньте на защиту России! Каждый — где может и как может!» Анатолий счастлив, что несет слово, и слово это — Россия, оно покрывает заглохшую в его саду смороду, высохшую облепиху, ветшающий дом, веранду со сгнившим полом, старую Шуру, которую он в сердцах остриг, и теперь Шура до умопомрачения водит гребнем по лысой почти голове, морщась от боли... Потому что у него нет больше сил, больше нет сил. Откроешь дверь — за ней клубится туман. Нет больше сил. РОССИЯ. Свыше сошла на эту землю, на шесть соток, растянутые множеством меридианов, связанных в узел в математической точке Северного полюса, долгожданная свобода, но сил нет. Флаг он еще поднять в силах, а ворочать землю, тяжелую от родных пепелищ и отеческих гробов, не в силах... Если переведут планку прицела бэбээра на то место, где стоит Анатолий, он упадет, покрытый листовками, и голоса похвалят: молодец.

Но где же флаг? Где Ржев? Где Молога? Где Россия?.. И тут голоса, тайно шелестевшие на крыше мира, сгустились, как ядро кометы, и загремели во всю мощь пушками, аркебузами, кулевринами, мортирами, бомбардами!