Горизонт в огне

В конце месяца из концертных программ исчезли произведения Мендельсона, Мейербера, Оффенбаха и Малера. Современную музыку стали считать разложением истинных немецких традиций, которые выражали Бах, Бетховен, Шуман, Брамс, Вагнер и Штраус, именно те композиторы, чьи произведения с радостью собиралась исполнять Соланж Галлинато в Берлине перед теми, кого она звала представителями «великого рейха».

Поль много раз переписывал письмо, особенно он сомневался в его окончании:

Дорогая Соланж,

меня очень беспокоит Ваше решение ехать выступать в Берлин. В газетах пишут, что там много несчастных людей, в том числе музыкантов! Конечно, я в этом не очень разбираюсь, но там сжигали книги, разоряли еврейские магазины, я видел фотографии. Меня волнует не то, что Вы будете петь в Берлине, а то, что Вы с таким восторгом относитесь к людям, которые это творят. Не знаю, как по-другому сказать Вам об этом. Я долго думал, прежде чем взяться за перо. Я многим Вам обязан. Когда я впервые услышал Ваш голос, то почувствовал, что заново родился. Я все еще жив благодаря Вам. Но то, чем Вы занимаетесь сейчас, идет вразрез с моими представлениями. Именно поэтому я и пишу Вам. Чтобы поблагодарить от всего сердца. И чтобы сказать, что я больше не буду отвечать на Ваши письма, потому что человек, которому нравятся подобные люди и которому безразлично все остальное, – не тот, кого я когда-то так любил.

Поль

Волна пессимизма, затопившая мастерские, схлынула, дав делу новый неожиданный оборот, как это иногда случается в мире финансов. Горизонт снова очистился, солнце засияло почти так же ярко, как вначале.

Объявление об испытаниях, назначенных на начало сентября, не только не парализовало работу бригад, но задело честолюбие всех и каждого. Часто в мастерских работали до поздней ночи и возвращались спозаранку. Не пропускали и выходных. Люди воспрянул духом, потому что результаты были уже близки. Заново протестировали топливо, аэродинамическую трубу, резистентность к перегреву. Жубер проводил с сотрудниками дни напролет, он был везде, всем занимался, его энергия восхищала. Для каждого у него находилось доброе слово, ободряющая улыбка. Он бы даже шутил, если бы умел.

И началось победное восхождение к вершине.

Производительность турбин превзошла все ожидания, но главное – главное заключалось в том, что новый сплав соответствовал всеобщим надеждам. К первым испытаниям приступили десять дней назад. Когда запустили реактивный двигатель, никто не осмеливался в это поверить. Резкий толчок вызвал взрыв аплодисментов. Жубер – а мы знаем, насколько он неэмоционален, – почувствовал, как к горлу подступают слезы, он высморкался, чтобы скрыть это, и приказал протестировать двигатель еще дважды, новые испытания были назначены через четыре дня. Они прошли еще лучше, чем первые. Теперь Жубер был в себе уверен.

Впрочем, пора бы уже. Время поджимало.

Бюджет проекта трещал по всем швам. Жубер по нескольку раз на неделе должен был отчитываться перед «Возрождением». Таблицы, продвижение исследований, расписание работы специалистов, закупки, расходы – приходилось все объяснять. Саккетти говорил: «А что ты хочешь, у них нет твоих амбиций, их все приводит в ярость!» Жубер закусывал удила и вставал на защиту работников. Занимайтесь главным, а я займусь остальным.

Последние испытания турбины увенчались успехом. Было решено приступить к изготовлению конечного продукта в начале недели – отличный план, благодаря которому можно даже выиграть несколько дней, если, как всегда, возникнут какие-нибудь неполадки.

Все с нетерпением ждали новых лопаток. Их делали с ювелирной точностью, они были результатом долгих недель исследований, расчетов, их изготовление поручили самому лучшему предприятию, а значит, и самому дорогому… Только они одни стоили больше двухсот тысяч франков.

Роберу тоже не терпелось. От Мадлен он получил четкие и почти жесткие распоряжения:

– Если не справитесь, Ферран, я немедленно иду в полицию и показываю ваше свидетельство о браке.